Избранное

Высыпав землю и повернувшись, он увидел автомобиль, а рядом с ним Тери. «Подите-ка, Лайош». Он подошел ближе. «Красиво, правда?» — И она узкой ладошкой, нежно, едва касаясь, погладила синий лак капота. Погладила так, словно гладила вздрагивающую блестящую спину породистого скакуна. Лайош оглядел автомобиль: вытянутый, длинный, весь из никелированных, лаковых, обтянутых бархатом деталей, он словно напрягся, готовый сорваться с места и умчаться. «Недавно со мной один молодой человек заговорил. Он был точно в такой машине», — сказала Тери скорей мечтательно, чем с намерением снова уколоть Лайоша. Тот беспомощно созерцал сверкающее чудо. Этот вот блеск был и у него в голове, когда он представлял себе свою механическую тележку. Тележка… Пусть даже удастся ее построить — куда тягаться ей с такой машиной. Из которой молодые люди заговаривают с Тери. «Не слыхали, о чем они там?» — показала Тери на дом. «Кажется, денег барыня просит», — мрачно ответил Лайош. «И что, дает?» Лайош пожал плечами. «Как же, даст он… была у них одна мамзель, манекенщица, он ей парфюмерную лавку купил. Где уж ему для дочери добыть денег, если, кроме жены, еще и ту девку надо кормить-одевать». — «А жена что?» — «Она барыне мачеха. Мужу девок прощает, но денежки крепко держит в кулаке… Эх, Лайош, если бы мне туда попасть! Совсем не то что посуду на кухне мыть». — «Ну да, там можно вволю пофорсить да повертеться». — «А почему бы и не повертеться? Не повертишься, так тебя и не заметят», — расхохоталась Тери. Они стояли с двух сторон автомобиля: Тери — опираясь на капот, Лайош — угрюмо отстранившись. «Ух, до чего ж вы глупый, Лайош», — сказала вдруг девушка с необычной теплотой и грустью.

Господин меховщик уже шел к автомобилю. На нем было серое пальто из тонкой ткани; лицо и под седой шевелюрой выглядело крепким, здоровым — сплошь кость и сила. Барыня от пережитых волнений казалась уже не красной, а лиловой; слезы были готовы брызнуть у нее из глаз в любую минуту, и только из-за мастеровых она кое-как еще сдерживалась. Чтоб не смотреть на нее, отец играл с Тиби; однако ему пришлось-таки обернуться к дочери для прощального поцелуя. Та подставила ему лоб; когда авто, элегантно шурша шинами, тронулось с места, из-подо лба, которого чуть коснулись отцовские губы, сверкнул ненавидящий взгляд. Видно, рай на улице Альпар, где Лайош с таким вожделением мечтал стать садовником и жить в маленьком доме, окруженном цветами, а потом был до смерти рад даже возможности перекопать землю для сада, еще не совсем рай: над ним есть рай и повыше… Когда Лайош двинулся с тачкой обратно, Тери и барыня, смотря вслед уезжавшей машине, словно пытались заглянуть в тот, настоящий, недоступный им рай: Тери — мечтательно, барыня — с бессильной злобой человека, изгнанного из райских кущ. Водопроводчик, господин доктор, меховщик — Лайош уже не знал, к кому ревновать теперь Тери.

День переезда, которого барыня ждала с таким страхом, надвигался. Барыня стояла на своем непреклонно: она переедет, даже если в доме не будет ни окон, ни печки. Лучше она от холода умрет с Тиби, но на другую квартиру или на мебельный склад тратиться все равно не станет. Тиби от такой страшной смерти спасла бабушка со Звездной горы: как-то в полдень, пока Лайош ходил за обедом, она явилась на улицу Альпар и с оханьем и причитаниями забрала малыша к себе. Но бородатому инженеру барыня все равно не давала покоя. Последние несколько дней он почти не уходил с улицы Альпар. И только перед роковым первым числом уехал куда-то в провинцию, на строительство церкви — так постовой полицейский в последний момент отскакивает в сторону от несущихся друг на друга машин. В доме были стены, крыша, выкрашенные по первому разу окна, двери, была вода, кухня, ванная, неотциклеванный паркет; в последний день вставили стекла в окнах первого этажа. Но на втором этаже гулял по комнатам ветер, печь для воздушного отопления собирались поставить на днях; наверх все еще можно было подняться лишь по времянке; с пяти часов вечера в доме царила тьма, которую чуть рассеивал только слабый свет фонаря, качающегося на столбе на дороге.

Накануне дня переезда Лайошу сказано было: завтра он будет встречать первую повозку, на которой из Будадёнде прибудут вещи попроще. Часть их надо поставить в комнате сразу у входа, остальные — на кухне и в бельевой. Ночной шкафчик, кухонный шкаф, буфет, рекамье, пружинный матрац — мелькали в его голове названия предметов. Существующие пока лишь в барыниных словах вещи эти в мозгу Лайоша превратились в диковинных чудищ, вроде тех, о которых привозят вести из дальних стран купцы и корабельщики в сказках. К девяти утра Лайош уже мучился нетерпением; он то и дело оставлял лопату и бегал смотреть, не показались ли еще на углу, у ног распятого Христа, мебельные чудо-звери.