Избранное

Лайош стоял посреди кухни, а на горле и на поясе у него бегали проворные женские пальцы. Кухонная плита целый день сегодня пожирала дрова, под маской скоро стало жарко. Лайош чувствовал, как на шею ему скатываются капли пота. Пока женщины сооружали костюм, барынина сестренка сторожила дверь, то и дело оглядываясь на черта и хихикая. «Не хотите взглянуть на себя, Лайош?» — спросила Тери, подставляя ему тот самый осколок зеркала, который он однажды, когда у него обгорели брови, выбил у нее из рук. Черт не был таким храбрым: он покорно посмотрел в зеркальце и увидел в нем на большой, как дыня, голове маленькую, заостренную вверху рогами, а внизу — подбородком нелепую рожу, в прорезях которой растерянно моргали глаза. Красный балахон, спускающийся из-под краев капюшона, он уже не видел, как не видел и грубых башмаков, которые эту фигуру, сверху выглядевшую чертом, внизу завершали как деревянного идола. Вместо мешка ему дали корзину для белья; впрочем, Микулаш, чтобы двигаться без риска, должен был оставить ее за дверью: Тери ее внесет, когда надо будет.

Взмокший от пота Лайош ждал инструкций. «Ну, теперь слушайте, Лайош. В прихожей спросите громко, здесь ли живут Хорваты. Да старайтесь говорить другим голосом. Вот так», — и она, опустив голову, забурчала басом. За ней и Лайошу пришлось побурчать для верности. «Видите, хорошо получается, — подбодрила его барыня. — Как войдете, спросите про детей. Здесь ли они? Хорошо ли себя ведут? Слушаются ли маму? Тиби не очень еще понимает, у него спросите, ходит ли он на горшок. Потом Жужику — всех ли она любит. Да про мачеху не забудьте спросить. Жужи стишок выучила французский, пусть расскажет и еще пускай прочитает молитву. Тогда можно звать Тери, чтобы вносила корзину. Подарки, если два одинаковых, дайте обоим детям, если один — только Жужике. Для гостей подарки завернуты в бумагу, на ней сможете прочитать, что кому. Про эти два пакета, что от отца, скажите, что они получены от дедушкина Микулаша, а про платья — от бабушкина. Дом в коробке оставьте напоследок. Если барин все-таки придет, отдайте ему и скажите: „Микулаш вам послаще дом приготовил, чем жене“. А не придет — отдадите мне».

Пока она говорила, подарки заполнили бельевую корзину до самых краев — еще и не сразу подымешь. В немалые деньги, поди, все обошлось; на эти деньги он Маришку мог бы увезти домой в Абафалву, еще и уход бы оплатил, пока она немного окрепнет. Однако автомобиль Хохвартов, нетерпеливо стоящий на улице, не оставлял времени для таких мыслей. Барыня помчалась наверх. «Ой, детки, кажется, Микулаш сюда завернул, я только что его видела: едет на осле, сбруя у осла в бубенчиках, а на тележке везет какую-то полную корзину». Тиби, который из всего этого уловил лишь, что мать смеется и тянет его куда-то, заковылял, счастливый, по ступеням; Жужика же, вспомнив прошлогоднего черта, боязливо заглядывала в столовую. Она и улыбалась радостно, и готова была убежать. Тем временем Лайош в черных нитяных перчатках, сжимая в руке прутик, ждал в прихожей. Ему наказано было далеко от порога не проходить, чтоб, не дай бог, не свалился бумажный балахон. Когда дети были уже в столовой, среди гостей, Тери за спиной Микулаша нажала на кнопку звонка, открыла, потом захлопнула дверь. «Ой, мне кажется, кто-то позвонил!» — воскликнула в столовой хозяйка и даже выглянула в прихожую. «Тери, это Микулаш пришел? Ой, конечно же, Микулаш! Добрый вечер, господин Микулаш! Вы к кому?» Тери ткнула Микулаша в спину: «Ну говорите, не стойте столбом». На что Лайош забурчал низким голосом: «Добрый вечер. Здесь ли живут Хорваты?» — «Здесь, заходите, господин Микулаш!» — «А дети дома?» — «Как же, как же, дети вас уже ждут, господин Микулаш, вот они, тут, в столовой», — кланялась хозяйка, так же как кланялась еще девочкой, когда впервые перешла из лагеря верящих в Микулаша в лагерь участвующих в обмане.