Избранное

Было ли то последнее пространство? Настал ли последний покой? Но в этом покое еще как будто есть движенье. Должен ли он все еще способствовать ему? Он попытался сделать шаг, попытался поднять руки, попытался предать себя лучистому пространству, коим он сам был, попытался сделать это с великим усилием, со всем напряжением воли, и, хотя стеклянная прозрачность, в которой исчезла собственная его суть, не допускала движенья, попытка удалась: далекая, как сон, дрожь пронизала его, о, то было едва ли даже предчувствие дрожи, едва ли даже знанье о таком предчувствии, но вместе с тем — да разве же могло быть иначе? — дрожь словно бы охватила и своды сна, накатив и откатившись волною, будто пробежала по недвижно скользящим вдаль лучистым дорогам, по их сплетеньям, по их направленьям и безнаправленности, по их сияющей изреченности и неизреченности, будто было это первое и последнее содроганье, едва заметное и все же уловимое, дыханье смутного образа, почти уже бездыханное, и все же памяти о земном. И он рек:

Неизбежная? То ли к тебе я вознесся,
То ль низвергся в тебя?
Бездонная пропасть формы,
Бездна неба и низа, бездна сновидца!
В снах наших мы рассмеяться не можем — но также
И умереть не можем; о как близки, подумай,
Смех и смерть; как они далеки, подумай,
От Судьбы, что в своем ослеплении формой
Смеху не научилась у смерти,—
Самообман твой, Судьба.
Я же, смертный, я же, к смерти привычный,—
Я восстаю, вынуждаемый смертью к смеху,
И не верю тебе. Сном своим ослепленный и умудренный,
Знаю о смерти твоей, о твоем непреложном пределе,
О границе сна, что признать ты не хочешь.
Или об этом ты знаешь сама? И желаешь иного?
Правит закон твой теченьем твоим? Иль более властной
Воле послушно оно? Может быть, за тобою
Другая встает судьба, еще неизбежней,
Еще неохватней, а дальше за ней —
Новые судьбы, полых форм вереница,
Недостижимая Пустота, вечнородящая Смерть,
Где царит уже только случай?
Всякий закон — лишь случайность, падение в бездну,
Случайность и ты, о Судьба, и в твоих пределах
Неистовствует случайность конца;
Вдруг прекращается рост, и древо познанья,
Этот ветвистый шатер, рассыпается в пепел,
В прах уничтоженной речи, где все бессвязно —
Слово и вещь, где расторглись прочные скрепы
Истины и порядка, в полусвершенье
Стынут общность и цельность, каменеют в тенетах
Мнимо-истинного бытия;
Только несовершенство рождать ты способна,
Случай и муку терпеть, полуправду и кривду,
И сама ты не знаешь свершенья, и вечности непричастна
Стылая форма, судьба Судьбы,
И обреченным стылым кристаллом
Вместе со мной ты умрешь.

Говорил не он, говорил сон, и думал не он, думал сон, и грезил не он, грезили лучащиеся во сне своды судьбы, грезило недостижимое, неисчерпаемые своды стылого света, зловеще застывшие, зловеще стынущие и недвижно влившиеся в кристальные каскады света, то были своды недостижимой его души. Бездыханен свет, бездыханны чреватые благом своды беды, бездыханно дыханье.