Избранное

— Ты вправду из тех самых Кубусидзе, которые на Майдане жили… и маму вашу Лианой звали?

— Я уже подтвердил: да, так. Но что… какое это имеет значение?

— Конечно, конечно…

Старик нажал плечом на дверь. Она захлопнулась за ним.

* * *

Самолет взмыл. Стремительно ушла под крыло, уменьшаясь до игрушечных размеров, желтая чаша города, из которой, как из жерла вулкана, попыхивая, тянулись блеклые дымы.

Белоснежная целина рыхлых облаков скрыла землю.

Можно придать креслу удобное положение, откинуться, вытянуть, расслабляя мышцы, уставшие ноги… Все как надо — летим!

Припотнившийся по дороге в аэропорт воротничок рубашки становится сухим, холодит шею… Такая вентиляция, такая насыщенность свежестью, прохладой: дыши — не хочу! Два часа комфорта в небе.

Стройная, длинноногая стюардесса в форменной пилотке и форменной мини-юбке, плывущая по проходу с подносом, одаривающая каждого улыбкой, — живая реклама Аэрофлота: летайте, летайте с нами, настоящая жизнь здесь, а не та, что вы оставили где-то внизу!.. И лучшие кондиционеры, облагораживающие воздух, — на наших самолетах! У нас не жарко!

— Успели, — умиротворенно говорит жена, приваливаясь к нему полным мягким плечом. Она еще не освободилась от груза предполетной суеты: с вечера стирка, чемоданы они укладывали; чего-то искали, принимали до полуночи нагрянувших друзей, боялись проспать, по пути в аэропорт вдруг усомнились: выключен ли утюг, заперта ли балконная дверь? — и пришлось возвращаться, а потом гнать… И вот: «Успе-е-ли…»

Она тут же засыпает — с лицом счастливого человека. Но успевает еще сказать — голосом тоже счастливым, с трудом перебарывающим сон:

— Неужели завтра… мы с тобой… мы поплывем… по озеру?

— Поплывем, — успокоил он. — По озеру.

И думал о своем.

О старике думал. Чего тот хотел от него? Что может быть за всем тем, о чем рассказывал тот ему?

И думать вроде не о чем — ясно все. Но опять же: ясно ли?

А этот дурацкий, черт побери, вопрос, не один раз заданный ему: «Ты из тех самых Кубусидзе?..»

«Стоп, стоп, не спеши, — остановил он себя. — С чего, собственно, начался разговор, как он проходил… Ну-ка попробуем «прокрутить» его с самого начала. В подробностях…»

В отпуск летел следователь прокуратуры Эрлом Кубусидзе.

И вместе с ним на псковские озера, в зеленое царство лесов летел старик в сером ворсистом пиджаке, шапочке-сванке, бывший водитель, а ныне пенсионер, гражданин Георгий Отариевич Гогоберидзе…

Оставаясь невидимым, он был рядом, едва ли не в затылок.

Старик, ненавязчиво преследуя, будет звать его, Эрлома Кубусидзе, домой, в родной город, в служебный кабинет, где сейчас, конечно, жарко, но не так чтоб уж очень. Терпимо, нормально. И там работа. Там люди.

И этот старик со своей бедой, своим недоумением… со всем, что есть в нем… тоже там он. В городе.

1979

ПРОЖИТЫЙ ДЕНЬ

I

Высадив часть пассажиров и забрав новых на последней городской остановке «Физический институт», миновав поселок конезавода, Бабушкин вывел автобус на просторное асфальтное шоссе, еще слабо загруженное транспортом в это раннее воскресное утро. Нагоняя, обходили его «Москвичи» и фиатовские «Жигули» частников — кто на дачу ехал, кто вообще на волю, куда-нибудь к лесу, реке, чтобы спиннингом побаловаться, грибки пособирать; и тяжким гудением обдавали встречные рефрижераторы — везли с юга в Центральную Россию помидоры и фрукты.

А по земле была разлита такая свежая синь, так ярко, призывно золотились в ней деревья погожего сентября, курился в низинах дымок осенней прохлады, и шоссе вспыхивало бликами веселого света — так все это было хорошо, просилось в сердце, что Бабушкин, умей он петь, обязательно запел бы, пусть потихонечку, чтобы пассажиры не слышали, но запел бы… Душа-то поет!

Пассажиры в салоне автобуса — как и всегда по воскресеньям в первом рейсе: шумливая компания молодых — в брезентовых штормовках, кедах, с рюкзаками, гитарами; особнячком бабы с кошелками, у одной трепыхается в авоське петух со связанными крыльями; и военный среди всех есть, офицер; еще какие-то накрашенные женщины, чем-то неуловимо похожие одна на другую, — тоже вместе держатся, стайкой, сойдут, наверно, у развилки на аэродром, и там, как бывает по воскресеньям, встретят их фасонистые, в кожаных куртках, фуражках с голубыми околышами технари… (Надо ж парням развлечься!) Бабушкин мягко, словно к чему-то теплому прикоснулся, вспомнил, как он сам служил в армии, тоже в авиации, хотя и по своей гражданской специальности, шофером на бензозаправщике, — чего ж так годы-то летят?!

На приподнятом заднем сиденье, во всю ширину автобуса, тесно уместились ребята с буровой — ищут они воду под деревней Верхние Прыски, где остановка «33 км». Это смена едет. Взрываются, черти, хохотом — анекдоты травят, и тоскуют, конечно, что курить в салоне нельзя, и, погоди, закурят обязательно, что б ты им ни говорил… Точно, так и есть! («Мы, шеф, одну на всех, а тети не возражают, они сознательные, хотя на петуха билета, факт, не взяли… зайцем петуха везут! Правда, тети, мы покурим? Может, тети, дочки у вас имеются? Так мы женихи!..»)