Избранное

Ухожу. Провожает до калитки. Какое-то гаденькое, трусливое чувство во мне — чуть ли не желание подлизаться к Фролу. Честное слово. Стыдно, но было, было! Как за соломинку хватаюсь за проблему маленьких деревень, — вспоминаю разглагольствования Феди Коня. Пытаясь внешне казаться спокойной, интересуюсь, что на этот счет — о переселении в большие поселки — думает Фрол.

— Я от крестьянства отколотый, мне все одно, — трогает усы, скребет их ногтем. — А когда-то при земле был. Землю пахать — ее руками щупать надо. Ухом к ней, бывалыча, приложишься, чтобы дыхание ее определить, — простужена она еще иль время зерно в борозду бросить… Поспеют хлеба — ночью вдруг ветер с норовом засвищет и бегешь в одних подштанниках смотреть, не полегла ли пшеница. Во как. А издали? Власти решат, они у нас умные… Можно перевезти, чего тут… Землю вот как перевезешь?

…И не могла ни о чем думать.

VIII

Мне хочется понять узаконенный временем и привычками ход жизни в Русской. Вижу людей, разговариваю с ними, теряясь перед необъяснимостью и загадочностью их характеров, поступков. Я чужая здесь, случайная, как не в своем государстве, когда приехавшему гостю снисходительно прощают незнание обычаев, когда из-за вежливости не смеются над наивностью его расспросов и представлений.

Я человек с легкого городского асфальта, мне дано официальное право разговаривать с бригадиром Свиридовым о необходимости воспитывать у молодежи любовь к земле. Он соглашается, поддакивает, и чем больше поддакивает, тем яснее, обнаженнее чувствую шаткость и условность своего «официального права». Фрола Горелова слова: «Землю пахать — ее руками щупать надо…» А Свиридов соглашается: говори, приезжая дамочка, говори; ты напишешь для себя, а мы вскоре забудем, что мельтешила здесь такая — с карандашиком в руках, ведь нам пахать… «Елочки, — говорю ему, — красивые какие! Из леса выбежали и на лугу застыли…» — «Красивые, — отвечает, правда, а, вишь, недосмотрели вовремя. Луг они нам сгубили, елочки-то, корчевать надо…»

В редакции друг и наставник Василь Дюков выражается твердо и непререкаемо: «Журналист — не регистратор фактов. Он боец прорыва, а точнее — активно вмешивается в ход событий. Мы не раздаем наград, но после яркого газетного выступления человеку, герою очерка, могут дать орден, — были такие случаи! Мы прямо не пользуемся статьями и параграфами судебного кодекса, но после газетного выступления прокурор может возбудить против того или иного лица уголовное или прочее дело… Мы — разведчики. Помните это, гвардия литсотрудников, — в наступление! А обозники, сентиментальные душки пусть пасутся где угодно, но не в нашем отделе!..»

Итак, согласно установке моего шефа и если следовать ей, я «в наступлении», «в прорыве», «разведчик», я обязана «вмещаться в ход событий». По письму незнакомой девушки мне требуется четко расставить по местам фигуры — что-то развенчать (привлечь к ответственности), что-то утвердить (представить к ордену).

«В чем вы видите смысл жизни?» — вот вопрос, на который (со всевозможными ухищрениями!) пытаюсь получить ответ от каждого из своих новых знакомых. И кое-кто, на мой взгляд, уже высказался.

Тимоша Горелов (моряк). Я ужаснулся, а теперь хочется согласиться с собой…

Захар Купцов (заглядывая в мой блокнот, важно). Пиши: дождаться светлого торжества коммунизма!

Свиридов (долго не понимал, чего я от него добиваюсь). Два новых трактора б нам, а еще невозможно, когда запчасти не достанешь…

— Тракторы, допустим, будут, и запчасти будут. Что тогда?

— Еще чего-нибудь не будет.

— Представьте, что все будет…

— Такого не бывает.

Федя Конь. Маху дал! Все кореша после демобилизации на стройку в Сибирь двинули, а я сюда — сельское хозяйство поднимать. А вот сейчас чего я, беспаспортный, могу? Влип по уши. Чего я могу, что мне желается?!

Председатель колхоза. Печень болит, на пенсию б пора, а я семена клевера добываю. Пораскинешь: уйдешь на пенсию — и не будет клевера, и так: уйдешь — и будет клевер.

Потапыч. Эх, Люда, был род Самохиных — раздробила жизнь. Кажное растение корни пускает, а мы навроде перекати-поля…

Глеб. Я над этим думаю.

IX

К вечеру на песчаной косе — очередное знакомство. Этакий провинциальный полубог на моторной лодке, надменный и с девственным интеллектом. Рыбный начальник Спартак по фамилии Феклушкин.

Как это он?

«…Меня не затруднит доставить вас к собору. Любите русские древности?.. Заранее прошу прощения: свободного времени мало. Думаю, за час обернемся туда и обратно… У вас что за книга? Ну, об Эйнштейне почитайте лучше немца Зелига!.. Прыгайте в лодку. Не бойтесь, не перевернется…»

О Глебе.

«…Вы о Глебе? Мечется. В наши дни много таких… пестреньких. На большое не способны, из малого выросли. Что? Оглянитесь, посчитайте! Говорите, побольше бы таких, как он? Неуспокоенный, в поиске, себя ищет? А что мешает ему проявить волю, силу, дело себе выбрать мужское, чтоб нервы в напряжении, чтоб сам себя уважал!..»

О смысле жизни. Скаламбурил:

«Чтоб в жизни собственной был смысл».