Избранное

Мой дедушка Манро жил в Белфасте. И еще он был ярый оранжист [27]; думаю, что впервые узнал об этом, когда спросил, почему дедушка на той фотографии, на стене, в каком-то странном фартуке [28]. Бабушка объяснила мне, но я тогда был слишком мал, чтобы во всем этом разобраться.

И вот в каникулы, когда нас с братом отправили погостить к бабушке и дедушке Манро, мы как-то раз нашли на улице бусы. Я сказал: мы нашли, но мой брат сразу объявил, что он увидел их первый. А я стал твердить, что первым увидел их я.

Мы сроду не видели таких бус. Бусины не были одинаковые или сначала мелкие, потом крупнее, крупнее, а потом снова мельче и мельче. Нет, это были нанизанные на шнурок деревянные бусины, чередовавшиеся в строгом порядке с крупными бусинами. Мы сосчитали сначала крупные бусины, потом мелкие между ними, а после и те и другие вместе, и это нас немного развлекло. А потом заспорили, кому они достанутся, но брат был старше — все права на его стороне,— и бусы скрылись у него в кармане.

В общем-то, я и сам от них отступился, заявив, что бусам этим грош цена. Но только мы вернулись домой, я тут же рассказал о находке и велел брату показать ее бабушке. Брат смерил меня взглядом, в котором яснее ясного читалось, что он обо мне думает, но бусы все же вынул; бабушка, едва прикоснувшись к ним, вскрикнула и бросила их на стол. И сразу замахала на нас руками, чтобы мы к ним и близко не подходили, а дедушка поднялся с кресла и посмотрел на них поверх очков. Бабушка запретила нам прикасаться к ним, а сама взяла каминные щипцы и чуть было не бросила бусы в огонь, но дедушка ее удержал.

А потом бабушка принялась готовить чай, и тут-то мы и пристали к ней с расспросами, что это за бусы, и она сказала нам, что вещь эта католическая. Нам это мало что объяснило. Мы знали, как выглядят снаружи католические церкви, но это, пожалуй, и все, что мы знали о «католических вещах», правда, в школе мы напевали стишок:

У католиков псы от лягушек воротят носы
И, конечно, от мяса по пятницам.

А дедушка тем временем мерил шагами комнату, то и дело останавливаясь и поглядывая на бусы. Наверно, в нем мучительно боролись ярый оранжист и человек, которому очень не хотелось совершать бесчестного поступка. Наконец дедушка взял лист бумаги, перекатил на него одним пальцем бусы и положил этот сверток на каминную полку.

Настал вечер, и все вскоре забыли о бусах. Только я нет-нет да и вспомню о них с удовольствием: брат отобрал их у меня, но ему пришлось с ними расстаться. Похоже, мы были квиты.

А утром возвращаемся мы из мясной лавки, куда ходили по поручению бабушки, и видим: дедушка запряг лошадь в коляску и собирается нас покатать. Мы бегом в дом, надели чулки и ботинки — непременное условие наших выездов,— забрались в коляску и уселись рядом с дедушкой. Он стегнул хлыстом Красотку, и мы, помахав на прощание бабушке — она стояла у дверей и глядела нам вслед,— выехали за ворота.

Дедушка повернул к главной улице, на углу посреди дороги стоял мужчина и раскуривал трубку.

— Прошу прощения! — крикнул дедушка, и мужчина испуганно отскочил. Мы с братом обернулись и увидели, что он смеется: скорее всего, он смеялся над Красоткой, у которой на голове торчала соломенная шляпа с прорезями для ушей. В жаркие дни дедушка вечно надевал Красотке эту шляпу, чтобы ее не хватил солнечный удар.

И пока мы ехали по главной улице, дедушка то и дело выкрикивал: «Прошу прощения!», предостерегая тех, кто переходил улицу, хотя никто из них вроде бы не собирался бросаться под колеса. Нас провожало столько смеющихся лиц, что, пока мы добрались до другого конца города, нам с братом стало как-то не по себе.

Эту часть города мы знали не очень хорошо, дома здесь были поменьше и теснее жались друг к другу; правда, дедушка остановился возле большого дома с лужайкой и садом. Дедушка протянул нам завернутые в бумагу бусы и велел подойти к двери, постучать и спросить мистера Дойла, а когда мистер Дойл выйдет, сказать, что эту вещь мы нашли на дороге, отдать сверток и сразу вернуться к коляске.

Мы двинулись по дорожке — она вилась меж деревьев и вскоре скрыла нас из виду,— а когда постучали в дверь, нам отворила толстая женщина с красным лицом.

— Скажите, мистер Дойл дома? — спросил брат.

— Мистер Дойл? — переспросила женщина и так посмотрела на нас, что нам стало страшно.— Вы хотите сказать, его высокопреподобие декан Дойл? — От этих ее слов нам стало еще страшнее. Я взглянул на брата, брат — на меня. Мы оба онемели.

И вдруг позади толстухи кто-то произнес:

— В чем дело, мальчики?

Толстуха отступила, и на ее месте появился седовласый старик, одетый как священник.

Брат протянул ему сверток, а я вдруг с изумлением услышал свой голос:

— Мы их нашли.

— Ты нашел их? — спросил старик и, разворачивая сверток, посмотрел на меня.

— Это я их нашел,— сказал брат, и старик посмотрел на него.

— Мы оба нашли их,— сказал я.

— Так все-таки, вы оба нашли их? — переспросил старик, рассмеялся и положил бусы в карман.