Избранное : Феноменология австрийской культуры

Die Weit ist da, damit mir alle leben,

Und gross ist nur der ein’ allein ge Gott!

Der Jugendtraum der Erde ist getr"aumt,

Und mit den Riesen, mit den Drachen ist Der Helden, der Gewalt’gen Zeit dahin.

Nicht V"olker st"urzen sich wie Berglawinen Auf V"olker mehr, die G"arung scheidet sich,

Und nach dem Zeichen sollt’ es fast mich d"unken,

Wir stehn am Eingang einer neuen Zeit.

Der Bauer folgt in Frieden seinem Pflug,

Es r"ulirt sich in der Stadt der ileiss'ge B"urger,

Gewerk und Innung hebt das Haupt empor,

In Schwaben, in der Schweiz denkt man auf B"unde,

Und raschen Schiffes strebt die muntre Hansa

Nach Nord und Ost um Handel und Gewinn. (III, 73 — 74).

Мир здесь затем, чтобы все мы жили, велик один лишь бог!

Сны юные земли прошли, и вместе с временем героев, великанов, ушла пора героев мощных.

Уже народы не низвергаются друг на друга,

словно снежные лавины,

и знаки есть тою,

что мы — у порога нового времени.

Крестьянин мирно идет за плугом, и горожанин трудится прилежно, цеха и гильдии поднимают голову, в Швабии и Швейцарии думают о союзах, на быстрых кораблях стремится Ганза на север и восток для прибыльной торговли.

Эта светлая картина не привязана у Грильпарцера к историческому времени действия драмы, она имеет то же значение, что картины краха в мифологических драмах, — то, что совершается, совершается теперь в последний раз, в знак осуществляющейся судьбы. Итак, вот заря всеобщего счастья! Но реальность исторических событий в драме находится в противоречии с такой картиной, поскольку очевидно, что нарушенный порядок восстанавливается и заново утверждается, так сказать, по сложным правилам этикета, которые приняты между разными ступенями иерархии, путем компромиссов и мелких шагов и действий. Всемирно-исторические претензии теряют свой глянец и теряются в незначительных перипетиях действия.

Разумеется, эго противоречие внутри драмы, но оно не мешает ей быть подлинным шедевром.

«Верный слуга своего господина» — драма мучительная и жестокая. Это — случай, описанный у Аристотеля, согласно которому «не следует изображать достойных людей переходящими от счастья к несчастью, так как это не страшно и не жалко, но отвратительно». Но трагедии Грильпарцера построены, по-видимому, отнюдь не но правилам поэтики Аристотеля. Немыслимая и почти безумная верность Банкбана своему монарху оказывается единственно спасительной для всего государства и для всего порядка. Итак, верность во что бы то ни стало! Но и тут веет дух современной Австрии и его можно ощутить в той неопределенности, в той почти бюрократической нерешительности, с которой воздается здесь по заслугам и правым, и виноватым. Грильпарцер оставил далеко позади всякую драматическую прямолинейность. Но вместо такой прямолинейности, которая но справедливости удовлетворила бы зрителя, отсутствие разрешения, отсутствие катарсиса. В конце пьесы — наложение заплат на государственную иерархию. Невиновный получает свое прощение, а виновного отпускают «с богом» и «без проклятия». Эго можно назвать ложным примирением сторон, и это, в первую очередь, компромисс, на который идет поэт, примиряя свой исконный негативизм с заведомой позитивностью исторической пьесы.

Исторические драмы 1820-х годов от посмертных трагедий Грильпарцера отделяют, помимо «Воли моря и любви» и трагической сказки «Сон: жизнь», еще комедия «Горе лжецу», такой же эксперимент в области бесконечной правдивости, каким «Верный слуга» был в области сверхчеловеческой верности, к тому же комедия, построенная на основе собственно трагического сюжета.