Читаем Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории полностью

Об этом Ф. И. Шмит сказал очень образно и сформулировал т. н. «закон диапазона», который означает, что определенному человеческому обществу характерно стремление к определенным художественным проблемам, а также решение и оформление этих проблем определенными художественно образными средствами. Поэтому ответ Ф. Шмита на данный вопрос был таким: «В каждом культурно-историческом мире в каждый данный момент первенствующее значение принадлежит творчески активному народу, то есть тому, чей диапазон отвечает потребностям переживаемой культурно-историческим миром эволюционной фазы»240. Замедление темпов развития того или иного культурно-исторического мира Ф. Шмит связывал с преобладанием консервативных традиций над новациями. Классическими примерами замкнутого, изолированного развития культуры на протяжении тысячелетий были для Шмита Китай и Япония.

В одной из своих работ Ф. Шмит попытался изобразить графически темп культурного развития у разных народов. «Скорость» развития определяется tg угла восхождения. В этой схеме две оси координат, где горизонталь означает время, а вертикаль – уровень развития культуры. Следовательно, у каждой культуры есть свой угол восхождения. Есть народы, например, эскимосы (или негры тропической Африки), пребывающие и сейчас на уровне палеолита, «линия которых идет практически горизонтально, а есть народы, линии которых круто поднимаются вверх». Ф. Шмит сам признавал условность этого графика, прежде всего, в плане полноты отражения исторического процесса241.

Но свое самое смелое предположение Ф. Шмит так и не решился в поместить в книгу. В письме в 1927 г. к Б. С. Бутнику-Сиверскому он очертил красным карандашом «линию России, которая круто поднимается вверх, скорость ее развития значительно превышает скорость развития остальных стран. Для того чтобы преодолеть 3 цикла, России понадобилось всего 900 лет. Линия России подходит к VI циклу около 2000 года, причем раньше Европы… Шмит предсказывает России великое будущее»242. Идеальный проект «будущего» Ф. Шмита, к сожалению, не был реализован: линия развития как российской истории в целом, так и ее искусства в частности, оказалась еще более зигзагообразной, чем осмелился предположить ученый.

Вместо эпилога

Теория Ф. Шмита осталась в незаконченном виде243, ему просто не хватило времени и чуточку везения, чтобы в полной мере завершить огранку своей красивой концепции, представить ее в достойной оправе. Ритм относительно налаженной академической жизни был прерван революцией и гражданской войной, а потом навалившейся на Ф. Шмита критикой с обвинениями в антимарксистских позициях, от которых он не успевал отбиваться.

В 1920-е годы у Ф. Шмита, как и у многих ученых, оставшихся в России, уже не было таких комфортных материальных условий для сосредоточенной работы, тщательной проверки и оформления результатов исследований. Даже внешний вид его книг, изданных в дореволюционной России и потом в советское время, разительно отличается. Его книга о Кахриэ-Джами до сих пор признается великолепным изданием, мечтой всех библиофилов и антикваров. Содержание книги о Кахриэ-Джами подкреплено иллюстрациями прекрасного качества и внушительного размера, заключенными в папку, отделанную малиновой кожей. Подстрочник книги оформлен безукоризненно, в соответствии со строгими академическими правилами русской дореволюционной науки. Остальные книги Ф. Шмита выглядят более чем скромно: в бумажном переплете, на плохой бумаге, без иллюстраций и научно-справочного аппарата, без списка литературы244. Ф. Шмит сам признавался, что вынужден был соглашаться на такое оформление книг, иначе они вообще могли остаться ненапечатанными245. Автора вряд ли стоит упрекать во всех недостатках изданий. Нельзя приписывать ученому и досадные опечатки, поскольку погрешности могли быть следствием небрежной типографской корректуры.

В то же время, «следы» авторской торопливости проявляются в некоторой стилистической шероховатости в текстах книг Ф. Шмита послереволюционного времени, хотя в целом ему нельзя было отказать в мастерстве излагать свои самые сложные идеи ясно и увлекательно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Российские Пропилеи

Санскрит во льдах, или возвращение из Офира
Санскрит во льдах, или возвращение из Офира

В качестве литературного жанра утопия существует едва ли не столько же, сколько сама история. Поэтому, оставаясь специфическим жанром художественного творчества, она вместе с тем выражает устойчивые представления сознания.В книге литературная утопия рассматривается как явление отечественной беллетристики. Художественная топология позволяет проникнуть в те слои представления человека о мире, которые непроницаемы для иных аналитических средств. Основной предмет анализа — изображение русской литературой несуществующего места, уто — поса, проблема бытия рассматривается словно «с изнанки». Автор исследует некоторые черты национального воображения, сопоставляя их с аналогичными чертами западноевропейских и восточных (например, арабских, китайских) утопий.

Валерий Ильич Мильдон

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов
«Крушение кумиров», или Одоление соблазнов

В книге В. К. Кантора, писателя, философа, историка русской мысли, профессора НИУ — ВШЭ, исследуются проблемы, поднимавшиеся в русской мысли в середине XIX века, когда в сущности шло опробование и анализ собственного культурного материала (история и литература), который и послужил фундаментом русского философствования. Рассмотренная в деятельности своих лучших представителей на протяжении почти столетия (1860–1930–е годы), русская философия изображена в работе как явление высшего порядка, относящаяся к вершинным достижениям человеческого духа.Автор показывает, как даже в изгнании русские мыслители сохранили свое интеллектуальное и человеческое достоинство в противостоянии всем видам принуждения, сберегли смысл своих интеллектуальных открытий.Книга Владимира Кантора является едва ли не первой попыткой отрефлектировать, как происходило становление философского самосознания в России.

Владимир Карлович Кантор

Культурология / Философия / Образование и наука

Похожие книги

Обри Бердслей
Обри Бердслей

Обри Бердслей – один из самых известных в мире художников-графиков, поэт и музыкант. В каждой из этих своих индивидуальных сущностей он был необычайно одарен, а в первой оказался уникален. Это стало ясно уже тогда, когда Бердслей создал свои первые работы, благодаря которым молодой художник стал одним из основателей стиля модерн и первым, кто с высочайшими творческими стандартами подошел к оформлению периодических печатных изданий, афиш и плакатов. Он был эстетом в творчестве и в жизни. Все три пары эстетических категорий – прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, трагическое и комическое – нашли отражение в том, как Бердслей рисовал, и в том, как он жил. Во всем интуитивно элегантный, он принес в декоративное искусство новую энергию и предложил зрителям заглянуть в запретный мир еще трех «э» – эстетики, эклектики и эротики.

Мэттью Стерджис

Мировая художественная культура
Сезанн. Жизнь
Сезанн. Жизнь

Одна из ключевых фигур искусства XX века, Поль Сезанн уже при жизни превратился в легенду. Его биография обросла мифами, а творчество – спекуляциями психоаналитиков. Алекс Данчев с профессионализмом реставратора удаляет многочисленные наслоения, открывая подлинного человека и творца – тонкого, умного, образованного, глубоко укорененного в классической традиции и сумевшего ее переосмыслить. Бескомпромиссность и абсолютное бескорыстие сделали Сезанна образцом для подражания, вдохновителем многих поколений художников. На страницах книги автор предоставляет слово самому художнику и людям из его окружения – друзьям и врагам, наставникам и последователям, – а также столпам современной культуры, избравшим Поля Сезанна эталоном, мессией, талисманом. Матисс, Гоген, Пикассо, Рильке, Беккет и Хайдеггер раскрывают секрет гипнотического влияния, которое Сезанн оказал на искусство XX века, раз и навсегда изменив наше видение мира.

Алекс Данчев

Мировая художественная культура
Миф. Греческие мифы в пересказе
Миф. Греческие мифы в пересказе

Кто-то спросит, дескать, зачем нам очередное переложение греческих мифов и сказаний? Во-первых, старые истории живут в пересказах, то есть не каменеют и не превращаются в догму. Во-вторых, греческая мифология богата на материал, который вплоть до второй половины ХХ века даже у воспевателей античности — художников, скульпторов, поэтов — порой вызывал девичью стыдливость. Сейчас наконец пришло время по-взрослому, с интересом и здорóво воспринимать мифы древних греков — без купюр и отведенных в сторону глаз. И кому, как не Стивену Фраю, сделать это? В-третьих, Фрай вовсе не пытается толковать пересказываемые им истории. И не потому, что у него нет мнения о них, — он просто честно пересказывает, а копаться в смыслах предоставляет антропологам и философам. В-четвертых, да, все эти сюжеты можно найти в сотнях книг, посвященных Древней Греции. Но Фрай заново составляет из них букет, его книга — это своего рода икебана. На цветы, ветки, палки и вазы можно глядеть в цветочном магазине по отдельности, но человечество по-прежнему составляет и покупает букеты. Читать эту книгу, помимо очевидной развлекательной и отдыхательной ценности, стоит и ради того, чтобы стряхнуть пыль с детских воспоминаний о Куне и его «Легендах и мифах Древней Греции», привести в порядок фамильные древа богов и героев, наверняка давно перепутавшиеся у вас в голове, а также вспомнить мифогенную географию Греции: где что находилось, кто куда бегал и где прятался. Книга Фрая — это прекрасный способ попасть в Древнюю Грецию, а заодно и как следует повеселиться: стиль Фрая — неизменная гарантия настоящего читательского приключения.

Стивен Фрай

Мировая художественная культура / Проза / Проза прочее