Избранное. Исторические записки

Он исходит из анализа современной (христианской) веры. Он видит в ней плод безнадежного пессимизма, порождение мысли и воли, которые, отчаявшись в самих себе, отвергли земную жизнь во всех ее проявлениях. Но, отвергнув эту жизнь, человечество не выдержало своего пессимизма до конца и создало себе в утешение загробную жизнь, в которую и перенесло центр тяжести своей духовной жизни. Сделав «тот свет» местом осуществления лучших надежд человека, религия естественно должна была придать ему руководящее значение для всей земной жизни человека, должна была заставить человека постоянно соображаться с требованиями этой будущей жизни. Требования же эти для большинства людей неисполнимы; поэтому идея «того света» не только не доставила человеку утешения, но еще легла на него тяжелым бременем, связав его волю, ум и сердце и сделавшись для него неиссякаемым источником страданий и ужаса. Это наблюдение приводит Кириллова к мысли о необходимости отвергнуть идею загробной жизни, не ради ее логической несостоятельности, но ради приносимого ею вреда.

Но идея загробной жизни неразрывно связана с идеей личного, вне нас сущего Бога; страх смерти – не что иное, как страх встречи с Богом лицом к лицу. Отвергнув идею бессмертия души, Кириллов необходимо должен отвергнуть и идею Бога. Между тем он признаёт последнюю единственно сообщающей внутренний смысл и разумную связь всем мировым явлениям, а следовательно, логически необходимою. «Без этой идеи (идеи Бога) мир является для Кириллова бессмысленным хаосом разрозненных явлений, не стоящих ни в какой связи друг с другом, – явлений, которые невозможно ни понять, ни оценить, так как нет основания, стоя на котором можно было бы производить эту оценку, нет точки опоры, от которой можно было бы отправиться. Самое познание вещей и явлений внешнего мира было бы невозможно при таких условиях, так как не было бы единства внутренней жизни человека, не было бы единства его я».

Итак, чтобы уважать себя и сознавать окружающие его жизненные явления объединенными разумной связью, человек необходимо должен сохранить идею Бога. Значит, задача Кириллова сводится к тому, чтобы отыскать такую идею Божества, которая не влекла бы за собою признания будущей жизни. Эту задачу он вполне разрешает, заменяя вне нас сущего и от нас независимого Бога идеей Бога, живущего в нас и тождественного нашему я, – идеей человекобога. При такой идее Божества загробная жизнь становится абсурдом, ибо «тот свет» – это встреча с Богом, достижение вне нас лежащего идеала, а раз человек – сам Бог, раз он сам в себе необходимо носит зародыши высшего идеала, то какая еще может быть встреча с Богом? Познав себя богами, освободившись от страха пред будущей жизнью, люди сразу достигнут полного счастья, «вечной гармонии», по выражению Кириллова; устранение страха смерти освободит в человеке лучшую, божественную сторону его природы, скованную этим леденящим страхом.

Не буду воспроизводить той естественно напрашивающейся параллели, которую проводит г. Вернер между ходом мысли Кириллова и ходом мысли Ницше. Общий его вывод тот, что Достоевский и Ницше ставили себе одни и те же вопросы, страдали теми же муками; но те идеи, те начала и стремления, которые в одном из них победили, в другом были побеждены и отвергнуты. Достоевский, – говорит он, – пережил один то, что суждено пережить в массе, может быть, только внукам нашим, пережил это будущее с ужасом и страданием и отверг его, вернувшись к настоящему. Ницше пережил то же самое и тоже совсем один, но он весь ушел в будущее, найдя в нем свою свободу и свою «радость», и окончательно порвал с настоящим. И Достоевский, и Ницше – оба люди, «побывавшие в будущем»; но у Достоевского не достало силы вынести это будущее, и он старался спастись от него в настоящее и даже в прошедшее. Ницше в этом отношении ушел дальше своего великого предшественника. Со смелостью, свойственной германской мысли, он порвал все связи с настоящим и «пустил свой корабль в открытое море».

Примечания

¹ [Шестов Л. Достоевский и Ницше. (Философия трагедии). СПб., 1903.] Стр. 217.

² [Там же.] С. 222.

³ [Там же.] С. 242.

Комментарии

Печатается по: Гершензон М. Литературное обозрение // Научное слово. 1904. Кн. 2. С. 106–119.

Комментарии составлены Е.Н. Балашовой.

^1* См.: Герцен А.И. Былое и думы. Ч. IV. Гл. ХХХII.

Переданный М.О.Гершензоном текст у автора звучит так: «…наука, – если только человек вверится ей без якоря, – непременно прибьет его своими волнами к седым утесам, о которые бились – от семи греческих мудрецов до Канта и Гегеля – все дерзавшие думать. Вместо простых объяснений, почти все пытались их обогнуть и только покрывали их новыми слоями символов и аллегорий, оттого-то и теперь они стоят так же грозно, а пловцы боятся ехать прямо и убедиться, что это вовсе не скалы, а один туман, фантастически освещенный». (Герцен А.И. Собр. соч. В 30 т. Т. 9. М., 1956. С. 203.)