Избранное. Проза. Мистерии. Поэзия

А я спрашиваю: Вы знаете много других? Мешать человеку скатываться по наклонным плоскостям — разве это не титанический труд? Мешать человеку скатываться по наклонной плоскости в чувстве, в морали, в поведении, — разве это не работа и не основная доля тайны многих искусств и величайших моральных учений? Мешать человеку, отучать его, освобождать его от того, чтобы он катился по наклонной плоскости в представлениях, если бы только удалось, в мыслях, — не сомневайтесь, в этом были бы, в этом есть предмет и цель для великой логики, для великой морали, для великой метафизики. Свобода, про которую говорят, что она есть первейшее из благ, добывается обычно не иначе как через снятие пут. Почему бы реальности, которая есть, быть может, благо еще более основополагающее, тоже не добываться через снятие пут. И почему бы снятию пут не быть действием величайшей важности. Французская революция была грандиозным действием, грандиозным историческим событием потому, что она по видимости сняла с мира путы видимости политического рабства. И наконец, разве вся грандиозная машина Воплощения и Искупления не была построена для того, чтобы снять с человека путы, помешать ему впадать в рабство, мне почти хочется сказать, в привычку первородного греха. Ведь грех стал прежде всего мощнейшей привычкой. А рабство есть привычка, так сказать, самая привычная.

Дополнительная заметка о Декарте и картезианской философии

Завершая «Заметку о Бергсоне», Пеги пишет: «В этой простой заметке я не хочу вдаваться в дискуссию о Бергсоне по существу. Если когда-нибудь я смогу это сделать, то буду говорить как христианин и как католик». Он осуществляет это в новом прекрасном тексте «Заметка о Декарте и картезианской философии», который, несмотря на название, посвящен прежде всего католической вере и ее возрождению благодаря Бергсону. Однако он был опубликован лишь в 1924 г., спустя десять лет после смерти автора.

Предмет этого нового размышления о Бергсоне — философия, метафизика, католическая вера, спасение христиан, Церкви, Франции, человечества.

Это настоящая духовная борьба за спасение человечества, которая ведется отнюдь не в полемическом топе. Настроение «мира и радости» делает это сочинение «совершенно непохожим на предыдущие крупные работы» (А. Барнес).

Пеги предстает здесь участником двух диалогов: одного — с Жюльеном Бенда, философом-рационалистом, другого — с монсеньором Баттифолем, некогда его духовником в коллеже Сент-Барб. Эти диалоги позволяют ему размышлять об отношениях между христианством и иудаизмом, с одной стороны, между послушанием и свободой внутри Церкви — с другой.

[ Евреи и христиане. И терпение ]

Всякий еврей исходит из некоего фатализма. Восточного. Всякий христианин (нынешний, французский) исходит из некоего бунта. Западного. Вопреки расхожему представлению, равно как и вопреки самой ложной, самой обманчивой видимости, еврей, когда узнаешь его по-настоящему, всегда считает, что хорошо еще так, как есть, что и это надо ценить, что ему еще повезло хоть это иметь и что даже удивительно, что он это имеет. Христианину, вечно недовольному, всегда мало. Бог умер за него. Он оглядывается вокруг и считает, что ему очень не повезло. […]