Избранное: Романы, рассказы

Как бы то ни было, я все-таки должен был ходить в город, покупать, скажем, одежду и обувь, белье и тому подобное. Если так, должно быть, мое внутреннее омертвение в то время было столь глубоко, что мелочи повседневной жизни промелькнули в моем сознании, не оставив заметного следа.

На другой день после смерти отца я будто впервые в жизни, так мне показалось, вышел утром из дома, чтобы подготовить все необходимое для погребения, и не поверил своим глазам — город было не узнать. Садик у реки теперь окружала чугунная решетка, а за ее прутьями я увидел большой куст бузины, выросший из той веточки, которую я когда-то воткнул в землю возле скамьи. Сама скамья исчезла, там, где она стояла, на мраморном пьедестале возвышалась позолоченная статуя Божьей Матери, сверху донизу увешанная венками из цветов.

Чем были вызваны перемены, я не понимал, но то, что на месте упокоения моей Офелии появилась статуя Пресвятой Девы, взволновало меня глубоко, как истинное чудо.

Встретившись с капелланом, я насилу его узнал — так изменился он за эти годы. Отец, пока был жив, изредка посещал своего друга и всякий раз передавал мне от него приветы, но сам я вот уже много лет капеллана не видел.

Когда я вошел, старик растерялся и потом еще долго смотрел на меня во все глаза, будто не мог поверить, что перед ним и правда я.

— Господин барон попросил меня не приходить в ваш дом, — сказал он, — объяснив, что вам, Кристофер, необходимо несколько лет пожить уединенно. Из уважения к старому другу я исполнил просьбу, хоть и не уразумел ее смысла.

Я бродил по городу и сам себе казался странником, который после долгого-долгого отсутствия вернулся в родные края. Озорные мальчишки стали степенными, важными людьми, их строгий взгляд встречал меня вместо прежней задорной улыбки, веселые попрыгуньи превратились в замужних дам, поглощенных семейными хлопотами.

Нельзя сказать, что лед в моем сердце растаял, однако на нем как бы появился тонкий налет чего-то живого, поэтому я смог снова воспринимать окружающий мир как обычный человек. Перемена эта, видимо, случилась благодаря духовной жизненной силе, перешедшей ко мне от отца.

Должно быть, капеллан безотчетно почувствовал эту теплоту, вскоре он сердечно привязался ко мне и по вечерам нередко заглядывал проведать.

— Знаете, когда я вижу вас, — говорил он, — мне кажется, я снова встретился с моим добрым другом.

При случае он обстоятельно рассказывал обо всем, что произошло в городе за то долгое время, что я просидел дома.

И сейчас в памяти оживает одна из наших бесед.

— Помните, Кристофер, однажды в детстве вы рассказали мне, что вашим первым исповедником был Белый Доминиканец? По правде говоря, сначала я прямо-таки опешил, подумал — должно быть, разыгралось ваше не в меру богатое воображение. Никак не верилось, что могло такое случиться! Я терзался сомнениями и даже начал опасаться за вашу душу, думал, уж не дьявольское ли то было наваждение, а может, и одержимость… Впрочем, события в нашем городе творились поистине неслыханные, так что и тогдашнему происшествию с вами находится объяснение. А суть его в том, что настают времена великих чудес!

— Что же это за неслыханные события? — спросил я. — Мне, как вы понимаете, ничего не известно, ведь много лет я был все равно что отрезан от мира.

Капеллан задумался.

— Наверное, лучше всего начать с рассказа о том, что случилось в недавние времена, а то ведь и концов не найдешь. Так вот, многие люди, и день ото дня их становилось все больше, стали рассказывать, будто бы в новолуние они явственно видели пресловутую белую тень, которую, если верить молве, иногда вместо обычной тени отбрасывает наш храм. Я в меру моих скромных сил препятствовал распространению суеверия, но однажды сам — да-да, сам! — удостоверился в правдивости этих рассказов. Ох, дальше… Не могу говорить об этом без глубочайшего волнения… Итак, я своими глазами видел Доминиканца! О том, что я пережил, позвольте сейчас умолчать, для меня это свято, ничего сравнимого с этим чудом в моей жизни не было.

— Как вы полагаете, ваше преподобие, Доминиканец — человек, наделенный чудотворной силой, или, по вашему мнению, он… как бы выразиться?.. Вроде призрака?

Капеллан долго размышлял, прежде чем ответить:

— По правде говоря, не знаю. Явился он мне в папской тиаре и облачении. Наверное… да, несомненно, это было откровение будущего, видение грядущего великого понтифика, имя коему Flos florum… И довольно! Больше ни о чем меня не спрашивайте! Так, что же было потом? Пошли слухи про гробовщика Мучелькнауса: дескать, так он горевал по своей безвестно пропавшей дочери, что лишился рассудка. Я отправился к несчастному с пастырским утешением, но вышло так, что не я, а он мне принес утешение! Потолковали мы с ним, и я понял — передо мной избранник, сподобившийся милости Господней. Ныне всякий вам скажет, что Мучелькнаус — чудотворец.

— Гробовщик Мучелькнаус — чудотворец?! — Я не поверил своим ушам.