Избранное: Романы, рассказы

Перед взглядом юноши вновь проходят все те неведомые картины, которые он видел сегодня вечером — он еще слышит монотонный голос архицензора Ганеши^{103}, будто доносящийся откуда-то издалека: «Первая фигура, над которой нужно произнести слово „Ом“^{104}, появляется под черной и желтой смешанной краской, она располагается в доме Сатурна. Если дух наш занят лишь этой фигурой, если глаза наши устремлены лишь на нее, и мы произнесем внутри себя имя Ом, то отверзутся глаза разума, и ты узнаешь тайну…»

А братья Ордена стояли вокруг, у каждого лоб повязан синей лентой, а жезлы увенчаны розами. Свободные исследователи, познающие тайну божества, одетые масками и белыми мантиями, чтобы один не узнал другого и никто ничего не знал о другом. (Но если встретятся они случайно на улице, то узнают друг друга по рукопожатию.) Да, да, такие институты часто непознаваемы и чудесны.

Амадеус Веверка лезет рукой под жилет, чтобы проверить, тут ли еще знак его нового достоинства, золотая медаль с эмалированным виноградным зерном, и наслаждается чувством гордости и превосходства над этими спящими в ночном море домов людьми, которые не знают лучших развлечений, чем мистерии указов магистрата да как бы послаще поесть и побольше выпить.

Он повторяет про себя, загибая пальцы, все то, что отныне надлежит хранить в строгой тайне.

«Если и дальше так пойдет, — нашептывает ему то низменное внутреннее „я“, которое вдохновенные немецкие поэты так красиво прикрыли метафорой „черный рыцарь слева“, — то в конце концов мне придется хранить в тайне и таблицу умножения».

Разумеется, он энергичным пинком прогнал этого беса назад в его мрачный мир, как и пристало юному Supérieur inconnu, как и ожидают от него члены братства.

Придушен-погашен последний уличный фонарь поблизости, и над городом, подернутым дымкой, мерцает только слабый свет звезд. Скучая, поблескивают они над серой Прагой и печалясь вспоминают о тех давних временах, когда еще Валленштейн, погружен в размышления, взглядывал на них из своего замка на Малой Стране. И как алхимики императора Рудольфа варили что-то по ночам в своих ласточкиных гнездах на улице Далиборку^{105} и бормотали при этом, и испуганно гасили огонь, когда Марс вступал в соединение с Луной. Время размышлений окончено, Прага лежит развалясь и храпит, как базарная торговка. А вокруг нее холмистая страна. Серьезно и таинственно молчит Нусельская долина перед мечтательным учеником тайного братства, далеко позади виднеется темный массив леса, на просеках спят бродяги, которые еще не поступили на службу в пражскую полицию.

Белые туманы танцуют на мокрых лужайках — из дальней дали доносятся гудки паровозов и пробуждают в душе болезненную тоску.

Амадеус Веверка думает и думает: что говорилось в том древнем манускрипте об обещанном откровении внутренней природы, который читал брат Сесторис во время непринужденного обсуждения?

«Если ты смотришь в ночное небо и желаешь увидеть нечто, то направь свой взгляд на некую точку, в твоем представлении расположенную неизмеримо далеко, и отодвигай ее все дальше и дальше от себя, пока не почувствуешь, что лучи твоих глаз более не пересекаются. Тогда ты будешь видеть глазами души: серьезные, печальные и смешные вещи — те, что записаны в книге природы, — вещи, которые не отбрасывают тени. И твой взгляд сольется с мыслью».

Юноша вглядывается в безоблачную темноту, пока не теряет ощущения реальности. На небе появляются геометрические фигуры, они растут и меняют свои очертания, они темнее, чем ночь.

Потом они исчезают и появляются предметы домашнего обихода, необходимые в обыкновенной жизни: конторские счеты, кувшин, гвозди, лопата… Потом кресло, обтянутое зеленым репсом, со сломанной спинкой.

Веверка мучительно пытается вообразить вместо сломанной спинки целую. Напрасно. Каждый раз, когда он оказывается почти у цели, картина растекается и принимает прежнюю форму. Наконец она совсем исчезает, воздух становится как вода, и в него вплывают огромные рыбы со светящейся чешуей в золотых крапинах. Когда они шевелят пурпурными плавниками, Амадеус слышит, как бурлит вода. Он испуганно вздрагивает. Будто только что проснулся. Монотонное пение пронизывает ночь. Он встает: какие-то простолюдины. Славянские песни. Тоскливыми называют их те, кто рассказывают о них, но никогда их не слышали.

Счастлив тот, кто никогда не внимал им!

На западе возвышается дворец колбасника Шмеля.

Кто не знает этого высокочтимого человека! Слава ею распространилась по всем странам до самого синего моря.

Готические окна гордо взирают вниз, на долину.

Рыбы исчезли, и Амадеус Веверка снова ищет узреть что-то в бесконечности. Светлое пятно, абсолютно круглое, вспыхивает на небе и становится все больше и больше. В центре появляются розовые существа, микроскопические и все-таки видимые отчетливо, будто под лупой. Заливаемые ослепительным светом и не отбрасывающие тени.