Воспротивиться! Странно! Значит, «я», которое я себе воображаю, восстает против того «я», с помощью которого я и создал его, и начинает играть совершенно самостоятельную роль.
Хотя, собственно, и с другими вещами то же самое. Например, у меня иногда сердце начинает биться учащенно, когда говорят об убийстве, а я ведь абсолютно уверен, что они никогда не выйдут на мой след. У меня ни тени страха нет в таких случаях — точно знаю, я ведь слежу за собой, вряд ли это могло бы ускользнуть от моего внимания; и все-таки сердце бьется учащенно.
Эта сказочка про совесть — вот уж действительно дьявольское наваждение, насланное проповедниками.
Интересно, кто первым запустил эту выдумку в мир? Преступник? Вряд ли! Или невиновный? Так сказать, тот, на чьей стороне правда? Да как бы он догадался, что за этим потянется?!
Есть только одно объяснение: какой-то старик припугнул этой сказкой детей. Потому что инстинктивно почувствовал, что скоро будет беззащитен перед нарождающейся брутальной силой молодости…
Помню, как я, уже большой мальчик, верил, что призраки убитых могут преследовать душегуба по пятам, являясь ему в ужасном обличье.
Душегуб! Как же хитро подобрано и устроено это слово. Душегуб! В нем слышится достаточно хрипящих звуков.
Наверное, буква «ш» вызывает это ужасное впечатление…
Как хитро обложили человека суггестиями!
Но я-то уже знаю способ выхолостить их. Я повторял это слово в тот вечер тысячи раз, пока оно не потеряло для меня весь свой ужас.
Теперь оно для меня такое же, как любое другое слово.
Вполне могу себе представить, что какого-нибудь необразованного убийцу навязчивая идея о преследующих его мертвецах может свести с ума, но только если он не умеет мыслить, взвешивать, продумывать ситуацию наперед. Кто из ныне живущих привык хладнокровно встречать гаснущий взор, полный смертельного ужаса, не получая от этого зрелища страшных пробоин в душе, или способен задушить проклятия, клокочущие в глотке жертвы, не испытывая все-таки тайного страха перед ними. Неудивительно, что такая картина может
Что касается меня, должен сказать, что я действовал просто гениально!
Отравить одного за другим двух человек и замести все следы — тут, конечно, много ума не надо; но вот чувство вины, задушить в зародыше собственное чувство вины, это… Это удалось, кажется, мне одному…
Да, если бы существовал на земле такой несчастный, который бы знал абсолютно все, — вот ему было бы трудно защититься от самого себя! Я, однако, мудро воспользовался своим незнанием и выбрал яд, действие которого мне абсолютно
Итак! Если я не могу представить себе последние минуты моих жертв — что за дурацкое слово, — то как они могут меня преследовать? А если они мне приснятся, то, проснувшись, я всегда смогу
Странно, но как раз сегодня ночью мне приснилось, что оба мертвеца идут за мной, один справа, другой слева. Вероятно, это оттого, что я вчера записал свою мысль о сновидениях?!
Теперь есть только два способа преградить путь этим снам: или все время заставлять себя смотреть их, чтобы выработать привычку, как было с этим нелепым словом «душегуб», или же, во-вторых, вырвать с корнем всякое воспоминание о них.
Выбрать первое? Хм… Сон был слишком отвратительный… Выберу способ номер два.
Итак: «Я не буду больше думать об этом! Не буду! Я не буду, не буду, не буду больше думать об этом! Слышишь, ты!..
Ты не смеешь больше думать об этом!»
Собственно, если разобраться, такая форма: «Ты не смеешь и так далее» — выбрана мной необдуманно, нельзя обращаться к себе на «ты» — посредством этого мы расщепляем, так сказать, свое «я» на «я» и «ты», и со временем это может привести к фатальным последствиям!
Если бы я не изучил столь досконально сущность суггестии, то очень сильно бы теперь нервничал: сегодня была восьмая по счету ночь, в течение которых я вижу один и тот же сон. Все время эти двое идут за мной по пятам. Сегодня вечером пройдусь и, пожалуй, выпью рюмочку-другую.
Сходить бы в театр — но, как нарочно, сегодня дают «Макбета».