Избранное: Сборник

Эдвард. Ну с кровати. И, держась за руки, осторожно, стараясь никого не разбудить, выходят. Еще очень рано. Они идут к машине. И что же? Где их машина? Ищут, здесь и там. Машина исчезла. Ее украли! О ужас! Кошмар! Машина за сто тридцать тысяч франков, со всем багажом: драгоценностями, мехами и платьями — все исчезло.

Мать. И труп тоже…

Эдвард. Вот именно. Исчезло тело этого человека — сына и мужа. «Боже!» — вскричали обе женщины. Но только эхо отозвалось на их стон. Проходит день. Второй. Наши путешественницы загорают, купаются и становятся совершенно шоколадными от загара.

Мать. Что ты такое говоришь? Разве они не вызывали полицию?

Эдвард. Вызывали. Но в такой глуши полицию приходится ждать два дня. Ну ладно. Приехала наконец полиция. Хорошо, что комиссар знал французский, и супруга объяснила ему по-французски…

Мать. А ведь старшая тоже говорила по-французски?

Эдвард. Конечно. Но она от горя не могла проронить ни слова. (Мать успокоенно кивает.) Когда супруга стала перечислять пропавшие вместе с машиной вещи, она не решилась сказать о покойнике и промолчала. Полиция принялась за дело. Начались телефонные звонки, поднялась тревога, перекрыли все дороги, появились ищейки, конные жандармы и гусеничные автомобили — наконец отыскали машину. Ее нашли на окраине прелестной деревушки, возле живописного оврага. Женщины добрались до нее. Все цело. Только труп исчез.

Мать. Силы небесные!

Эдвард. Да!

Мать (довольно быстро восстанавливает ход событий). Какой-то бедолага увидел ночью машину, украл ее и на остатках бензина уехал. Остановился, захотел посмотреть на добычу, обнаружил мертвеца. И… сбросил его в овраг.

Эдвард. Женщины по-прежнему молчали. Приехали в Бельгию, рассказали, что муж в Испании сбежал от них с любовницей. (Взволнованно, с пафосом.) А где-то в испанской пустыне, где растут колючие кустарники и гудят неугомонные пчелы, лежит и тлеет человек. И огромное отвратительное мировое пространство медленно поглощает его. (Откидывается назад.)

Мать (тихо). Как хорошо ты умеешь рассказывать! (Пауза.) Это у тебя от отца.

Пауза.

Эдвард. Я часто думаю о нем в последнее время.

Мать. Ты ему очень многим обязан: состоянием, воспитанием…

Эдвард. Всем!

Мать. Никогда не забывай его, мой мальчик.

Эдвард. Не забуду, мама.

Над домом проносится реактивный истребитель. Они пытаются увидеть самолет.

Мать. Он так много для тебя сделал.

Эдвард. Остриг меня.

Мать. Что?

Эдвард. А ты не помнишь? Он вычитал в какой-то газете, что волосы лучше растут, если их стричь регулярно.

Мать. Не помню…

Эдвард. Мне было четырнадцать лет, когда он заявил, что меня нужно остричь наголо. Втроем: парикмахер, его помощник и мой отец — они усадили меня в кресло и даже привязали, потому что я вырывался изо всех сил. А на другой день я должен был идти в школу — в пятую латинскую, с совместным обучением, — а голова-то голая, как яйцо!

Мать. Но ведь волосы от этого действительно растут лучше. Он сделал это для твоей же пользы. Сам-то он был лысый, вот и не хотел, чтобы и с тобой впоследствии произошло то же самое.

Эдвард. А как он читал при родных мои любовные письма, когда нашел черновики! Уж и повеселил он тогда всех, ведь он так выразительно читал вслух. (Театрально.) «Любимая моя Мариэтта, никогда еще я так не тосковал по тебе, как в это дождливое утро».

Мать. И это он тоже сделал из самых благих побуждений, Эдвард. Хотел отучить тебя распускать нюни из-за девчонки, лучшие люди горят на этих делах.

Эдвард. И все-таки он не вылечил меня. Не отучил распускать нюни.

Мать. Ты до сих пор веришь в любовь?

Эдвард. Я не могу иначе. (Пауза.) Я повешусь.

Мать. Прямо сейчас?

Эдвард. Да, вот на этом дереве. (Вытаскивает из кармана пиджака толстую белую веревку.)

Мать. Бельевая веревка?

Эдвард. Да. Это тянется слишком долго.

Мать. Но ты же еще так молод.

Эдвард. Иди-ка ты лучше спать, мама. Прими снотворное. А утром, когда ты проснешься, все будет уже позади.

Мать (в раздумье). Я не пойду, мой мальчик.

Эдвард. Все ведь произойдет очень быстро. К тому же это игра, как ты сама только что сказала.

Мать. Поступай, как считаешь нужным, Эдвард. Но вешаться — это так…

Эдвард. Противно, да?

Мать. Придется переодевать тебя в другой костюм.

Эдвард (помолчав). Когда я был маленьким, папа рассказывал, что в минуту смерти перед человеком проносится вся его жизнь. Жжик!

Мать. Не хочу об этом даже думать. Это связано с Эленой?

Эдвард. Да, более или менее.

Мать. Твоя жена стерва. И то, что все это началось из-за нее, не дает мне покоя. Госпожа Фермаст недавно сказала мне: «Эдди не следовало на ней жениться. По всему было видно, что она не может иметь детей. У нее слишком бурное прошлое». (Пауза.) Эдвард, не делай этого. Я не хочу. И потом, это так страшно! Вот здесь, прямо перед домом. Ну, положим, ты умрешь, и что же дальше?

Эдвард. Об этом я один буду знать.

Мать. Что ты будешь знать?