Избранное: Сборник

Эдвард. Во всяком случае, нечто совсем иное, непохожее на все это. (Обводит жестом дом, небо — весь мир.)

Мать. А вдруг так случится, что ты ничего не узнаешь? Ничегошеньки, ни черта? Значит, ты поступишь, прости меня, как последний кретин. Видишь, я тебя поймала! Нет, Эдвард, это глупо. Или, может быть, тот чинуша в шортах шепнул тебе что-то на ухо?

Эдвард (с укоризной). Мама!

Мать. Ты должен и обо мне подумать! Представляешь, что будет со мной, когда я проснусь после снотворного и увижу тебя там… Нет, это полнейшая нелепость. Скажи, ведь это все из-за нее?

Эдвард. Она обманула меня.

Мать. Понятно.

Эдвард. И продолжает обманывать в эту минуту. В этом нет ничего особенного, но это толкает меня на…

Мать. Ты хочешь наказать ее. Отомстить ей? (Безудержно хохоча, утирает выступившие на глаза слезы. Потом берет веревку, шутя накидывает Эдварду петлю на шею и затягивает ее.) Если ты хочешь отомстить, глупыш, сделай так, чтобы хотя бы увидеть результат. Мертвые ведь уже ничего не видят.

Эдвард (в пространство). До чего хорошо кругом! И на жизнь просто грех жаловаться. Она ведь так прекрасна! Впрочем, нужно уметь и примириться с ее концом. Нужно уйти легко и спокойно.

Мать. Эдвард, сядь прямо. У меня прямо все внутри переворачивается, когда я вижу, как ты корчишься. Ты плачешь, сынок? Это неприлично! Не так я тебя воспитывала. Ты все-таки хочешь отомстить ей?

Эдвард. Да!

Мать. А ведь месть требует сосредоточенности и холодного рассудка. (Берет в руки концы веревки и натягивает ее, словно поводья, отчего Эдвард распрямляется.) Ты слышишь меня?

Эдвард кивает.

Мать (обличающе). Ты хочешь притвориться!

Эдвард. Неправда! Я чувствую это. Я почти физически ощущаю, насколько близок конец. Все кончится сразу. Короткое замыкание.

Мать. Я совсем не об этом. Ты должен просто притвориться.

Эдвард. Мама, перестань!

Мать. Как-то раз…

Эдвард раздраженно фыркает.

Нет, ты послушай, теперь моя очередь! Как-то в феврале, давным-давно, твой отец, который тогда еще не был твоим отцом, ты еще не родился, пришел в дом моего отца. Мы были знакомы с ним всего три недели, и я слышать о нем не хотела. В то утро я сказала матери: «Если сюда явится этот тощий городской франт, я не желаю его видеть». Но когда он в то февральское воскресенье вошел в дом, моя мать ничего ему не сказала. Он поиграл с моим отцом в карты часов до трех или четырех. И только тогда поинтересовался: «А что, Мариэтты нет дома?» «Как же, дома, — ответила мать. — Она в своей комнате». — «А она не спустится сюда?» — «Нет, она не желает тебя видеть». «Ладно», — сказал он, сыграл еще две-три партии, сел в свою «испано-сюизу» — самую дорогую машину в те годы, и уехал.

Эдвард задремал.

В следующее воскресенье твой папаша приехал опять. Как только я увидела, что его машина подъезжает к дому, я, словно птичка, вспорхнула наверх, в свою комнату. (Не обращая внимания на уснувшего Эдварда, продолжает рассказывать.) Агата, моя сестренка, пришла ко мне, присела на кровать. «Этот парень снова здесь». Но он даже не остановился у дома, проехал мимо — и прямо к речке. Там он вышел из машины и уселся в камышах. Мать послала к нему отца. «Ну что, Карл, сыграем в карты?» — «Нет, господин Феркест, я лучше посижу здесь». — «У воды?» — «Да, у воды». И тут отец увидел, что в руках у него револьвер. Он насмерть перепугался и бросился назад к дому. Они с матерью принялись колотить в дверь моей спальни, умоляя открыть. Агата плакала, сидя у меня на кровати. И что же тогда сделала я, девятнадцатилетняя дурочка? Завопила громче всех, помчалась к речке и бросилась ему на шею. Он прижал меня к себе, и в том же месяце, в феврале, двадцать восьмого, мы поженились, а в конце года родился ты.

Эдвард (внезапно открыв глаза, с усмешкой). Птичка попалась в сети, и у нее появился птенчик — это я.

Мать. Нужно признать, он действовал превосходно. Ловко и быстро. И напористо, как подобает мужчине. Согласись, нужна известная смелость, чтобы решиться на такое.

Эдвард. Он ведь любил тебя!

Мать. И я любила его. Всю жизнь.

Эдвард. За эту смелость?

Мать. Наверно. До самой смерти. Мы никогда не расставались.

Эдвард (улыбается, ему явно кажутся наивными ее представления о любви). И вы действительно никогда не расставались. И никогда не изменяли друг другу. Я, собственно, был вам и не нужен. Абсолютно лишнее связующее звено.

Мать. Голубки — так нас все называли в яхт-клубе.

Громко стрекочут цикады.

Эдвард, сними-ка ремень.

Эдвард непонимающе смотрит на нее.