Избранное. Стихи, песни, поэмы

В перекроенном сердце Арбата
Я стоял возле гроба Булата,
Возле самых булатовых ног,
С нарукавным жгутом красно-чёрным,
В карауле недолгом почётном,
Что ещё никого не сберёг.
Под негромкие всхлипы и вздохи
Я стоял возле гроба эпохи
В середине российской земли.
Две прозрачных арбатских старушки,
Ковылять помогая друг дружке,
По гвоздичке неспешно несли.
И под сводом витающий голос,
Что отличен всегда от другого,
Возникал, повторяясь в конце.
Над цветами заваленной рампой,
Над портрет освещающей лампой
Нескончаемый длился концерт.
Изгибаясь в пространстве упруго,
Песни шли, словно солнце по кругу,
И опять свой полёт начинали,
После паузы небольшой,
Демонстрируя в этим в финале
Разобщение тела с душой.
И косой, как арбатский художник,
Неожиданно хлынувший дождик
За толпою усердно стирал
Все приметы двадцатого века,
Где в начале фонарь и аптека,
А в конце этот сумрачный зал.
И как слёзы глотая слова,
Нескончаема и необъятна,
Проходила у гроба Москва,
Чтоб уже не вернуться обратно.

1997

Эллада

Развалины обугленные Трои,
Титаны, бунтовавшие зазря.
Снижается стервятник за горою,
Над Прометеем скованным паря.
И дальше на Земле не будет лада.
Под старость разучившийся читать,
Я припадаю бережно, Эллада,
К твоим первоисточникам опять.
О, двуединство времени и места,
Ночных сирен сладкоголосый плач!
Как человек, пытающийся в детстве
Найти причины поздних неудач,
Во времени живущий несчастливом,
Куда нас мутной Летой унесло,
Плыву я снова по твоим проливам,
Пифагореец, верящий в число,
Испытывая яростный катарсис
От позабытых слёз твоих и бед.
С годами мы не делаемся старше –
В двадцатом веке всё нам двадцать лет.
И словно зритель, позабывший где я,
Кричу я вдаль под вспышками комет:
«Не убивай детей своих, Медея!
Не подходи к Тезею, Ликомед!»

1997

«Меня спасли немецкие врачи…»