Избранное. Стихи, песни, поэмы

Услышав, что отец мой обречён,
Что сколько путь к светилам не тропи я,
Бессмысленна любая терапия,
А знахари и травы – ни при чём,
Ему купил я общую тетрадь,
И тепля в нём судьбы его незнанье,
Просил его начать воспоминанья, –
О юности и детстве написать.
Отец, переживавший свой недуг
И не привыкший к долгому безделью,
Поставил столик рядышком с постелью
И стал писать, не покладая рук.
День изо дня он вспоминал с трудом,
То позабыв, то вдруг припомнив снова,
Старогубернский облик Могилёва,
И дедовский сгоревший позже дом.
Жизнь возвращал он близким и родным,
Их имена записывал в тетрадку,
Как человек, приученный к порядку,
И делом озабоченный своим.
Отец слабел и таял с каждым днём.
Его писанья приближались к цели,
И лёгкие внутри него горели
Неугасимым тлеющим огнём.
Тупою болью наполнялись сны.
Мгновение бедою нам грозило.
С трудом переходила осень в зиму,
И радости не ждал я от весны.
А он писал, невидимо горя,
Не славы и не заработка ради,
Хотя, увы, листы календаря
Мелькали чаще, чем листы тетради.
Он годы жизни гнал наоборот,
Неугасимым пламенем объятый.
Воспоминанья двигались вперёд:
Семнадцатый, двадцатый, двадцать пятый.
И видел я, его успехам рад,
Осенний сад с крутящейся листвою,
Мерцающие шпили над Невою, –
Таким отцу открылся Ленинград.
Там над колонной вспыхивал кумач,
Литые трубы полыхали медью.
Недолго продолжался этот матч, –
Соревнованье между ним и Смертью.
Когда в гробу лежал он, недвижим,
В парадной, непривычной мне, одежде,
И родичи, не умершие прежде,
Склонялись опечаленно над ним,
Он светел был и был далёк от нас,
Заплаканных, угрюмых, мешковатых,
Как будто находился в этот час
В начале вспоминаемых тридцатых,
Где оборвал последние слова
Внезапной смерти цепенящий холод,
Где мать была покойная жива,
И я был мал, и он ещё был молод.

3