Я разбирал отцовское жильё,К нему боясь притронуться вначале.Пускай вас минет, пуще всех печалей,Унылое занятие моё.И позднее отчаяние жглоМеня, когда медлительный и робкий,Я книги упаковывал в коробкиИ в тряпки заворачивал стекло.Мне вспомнились блокада и война,Пора бомбёжек и поспешных сборов,Закрашенные купола собора,Что виден был из нашего окна.Осколки бомб царапали фасад,Но, связывая узел из одежды,Вернуться я надеялся назад, –Теперь на это не было надежды.Я разрушал отцовское жильё,Дом детства моего, мою защиту.Пусть этот подвиг будет мне засчитан,Когда земное кончу бытие.Был интерьер его неповторимВ пространстве тесном с мебелью не новой.В той комнате, что спальней и столовойНемало лет служила нам троим.Сюда сентябрь зашвыривал листву,Июньский свет в окне полночном брезжил.Женившись, переехал я в Москву,И навещал родителей всё реже.Я вспоминаю поздние года,Когда работой суетной измучен,Здесь ночевал наездом иногдаНа стареньком диванчике скрипучем.За занавеской лунный свет в окнеТяжёлая раздваивала рама,Часы негромко били в тишине, –Всё хорошо, мол, спите, ещё рано.Крахмальная хрустела простыня,Родители дремали по соседству,И взрослого баюкало меняПушистое прикосновенье детства.Был кораблю подобен этот дом,Куда я заезжал всего на сутки.Раскачивались ветки за окном,И пол скрипел, как палуба на судне.Мне всё казалось неизменным в нём,И сам я, возвратившийся из странствий,Не замечал, что вместе мы плывёмВо времени, увы, а не в пространстве.Летучим снегом сделавшись, водаЛегла на Землю чёрную устало,И ранние настали холода,Когда внезапно матери не стало.Отцу здесь горько было одному, –Он сгорбился и высох от страданий,Но был он педантичен, и в домуПоддерживал порядок стародавний.Сияла так же люстра над столом,Смотрел с портрета на вошедших Пушкин,Сияли статуэтки за стеклом, –(Мать с юности любила безделушки).Пора спешить – машина ждёт внизу.Воспоминаньем сердца не утешу.Я вещи в новый дом перевезу,И люстру над столом своим повешу.Пускай они врастают в новый быт,И новое приобретают имя.Пусть будет факт потомками моими,Столь очевидный для меня, забыт,Что этот рог смешной из хрусталя,Резной орёл из дерева и кресло, –Не вещи, а обломки корабля,Которому не суждено воскреснуть.