Избранное. Том первый

Старик запротестовал, нахмурился и ткнул себя пальцем в грудь.

– Вот сыч старый, – усмехнулся Володей.

– Ничо, поделится, – рябые щёки Любима налились кровью: гневался. – Не поделится – силой возьму.

– Не торопись... Обозлять старика не надо.

- Вон та моя женщина, – сказал Егор указав на светленькую, стоявшую поодаль туфанку, одетую всех нарядней. – Он Исе её продал.

– Какой же ты охотник – невесту отдал?

– Я не отдавал. Иса сильный... огнём владеет. Как вы.

– Попадись нам этот Иса... – тряхнул кулаком Потап. Тряхнул, задел какого-то туфана, тот сник и свалился.

– Легче, Потапко! – упредил Володей.

– Да я ненароком! – заволновался Потап и, подняв туфана, стал дуть ему в рот.

– А этот Иса, он кто такой?

– Иса, – пояснил Егор, – это оттуда... злой человек. Бывает тут часто. Шкуры требует...

– Вон вас сколь, – Володей обвёл рукою вокруг, словно хотел охватить ею всё племя, – а вы какого-то Исы испужались. Вот что, – решил он тут же, – этому Исе ясак не платите. Мне платить будете. Я к вам от самого государя... Так что знайте: вы теперь люди государевы. Кто вас обидит, тот его обидит. Ты будешь брат мой, Егор. Нож-то глянется? – поскорей закончил разговор Володей. Понимал, что туфанам, которые платили ясак какому-то Исе, платить государю ничуть не легче. Значит, решил он на будущее, надо поменьше с них требовать.

– Красивый нож... Мой? – Егор вспыхнул, недоверчиво нахмурил брови.

Нож и все Володеевы дары забрал себе Туфан-старший. И хоть уж давно, а может, никогда не охотился, на всякий случай повесил ножны на пояс.

– Ладно, – с показной беспечностью махнул рукой Володей, – пущай пользуется... Чем бы дитя не тешилось... Я тебе другой подарю... лучше.

– Опять отнимет... Подари, когда он дремлет... И без них.

То есть без свидетелей, понял Володей. Значит, в маленьком этом племени есть свои льстецы, свои доносчики, и Егору, быть может, самому деятельному и отважному из них, приходится нелегко.

– Добро, – кивнул Володей. – Жди. В убытке не будешь.

– Возьми и мой нож в подарок... – он снял с пояса костяной, искусно инкрустированный нож, протянул Володею.

«Игрушка... чо мне с ней делать?» – Володей чуть не скривился в пренебрежительной усмешке, но сдержал себя, уважительно кивнул и прижал руку к сердцу:

– Спасибо, брат! Дар бесценный... особенно от охотника. В долгу не останусь – отдарюсь.

Сам же подумал: «Скоро Иванко родится... ему отдам».

Потом пировали. Пили какую-то неведомую сладкую настойку, сильно шибающую травами. Пилась легко, брала медленно. Старца уложили первым. Жёны, как и определено им было, стали у левой руки, у правой, у ног... пока Любим не облапил маленькую, велевшую называть себя Милкой.

– И ты бери свою, – сказал он Егору. – Чо оробел?

– Постой, – удержал их Отлас. – Этим налей, чтоб скорей уснули.

Он указал на захмелевших, блаженно улыбавшихся туфанов, приближённых старца.

– Жалко, что ли? Налью... – Любим выбрал посудины побольше, налил им и женщинам, которых теперь прибавилось: верно, в кустах скрывались. Скоро и сам понял, что пьян. Напиток оказался некрепким, но коварным. Вот уж с ног валит. «Больше не буду пить, – решил Любим, – передохну».

Вышел, сел на пенёк и зачасовал. Проснулся от нежного прикосновения. Милка пером лебединым водила под его носом и звонко смеялась. Вокруг было сонное царство. Лишь Потап раскачивал на руках одну из туфанок и басил:

Орёлик, орёл, да,
По небу летал.
По небу летал, да,
Добычи искал...

Туфанка, дивясь неслыханной мощи его голоса, прикладывала маленькое ухо к Потаповой груди, вслушиваясь, как сильно стучит его сердце. Руки её обвивали могучую Потапову шею.

Володей с Егором сидели у костра, лаская двух других жён старца, и что-то рассказывали, перебивая друг друга. Подле Володея лежала горка соболиных и горностаевых шкурок. Егор пробовал жало подаренного Володеем топора. На поясе висел новый – тоже Володеев – нож. «Отлас зря время не теряет!» – подумал Любим с завистью.

Вроде и ровесники, росли и бегали вместе, но в двух делах Володей всегда опережал своих сверстников: в сабельном бое и в умении вести беседу равных ему не было. Стар ли, млад ли, мужчина или женщина – Володей к каждому подыщет ключик. Заговорит о пустячке, а потом пустячок этот, глядишь, чем-то важным обернётся. Цепкий, острый, глубокий ум у парня. Любим, как бы не девка эта с лебединым пером, так бы и спал хмельной. Отлас тем временем вон сколько шкурок себе выторговал. «Лисааа!» – сердито бранил себя Любим, но не слишком долго. Рядом сидело весёлое, что-то бормочущее существо. А-ах – и губы впились в губы.

– Сладко? – увлекая Милку подальше от людских глаз, спрашивал Любим.

Она, на деле поняв смысл этого слова, доселе ей незнакомого, смешно повторила:

– Сыладко! Ой!

Над лесом, над погасшим костром, подле которого вповалку лежали люди, плыла негромкая Потапова песня: