Она шла к дому Юрталана как тень, съежившись от холода и словно окаменев. Вот знакомая кухня, комнаты, все уголки, которые она тысячу раз подметала, и все, все… Она смотрела, и сердце ее наливалось скорбью, сознание прояснялось; нахлынули воспоминания — и хорошие, и плохие, но ей казалось, что плохих больше. Как игла, вонзилось в ее сердце воспоминание о последнем дне. С новой силой вспыхнули и обида, и горе, и гнев. Как они травили и выживали ее тогда, сговорившись между собой, а она еще надеялась получить от старика хоть что-нибудь! А теперь ее обхаживают, лебезят перед ней на глазах у других, не знают, куда посадить.
— Невестка, — то и дело обращался к ней Юрталан, — посмотри-ка, у сватьи Станки нет хлеба!
Севда хозяйничала проворно, ходила вокруг стола, угощала гостей, подвигала нарезанный хлеб, подкладывала кушанья.
Гости ели и толковали о сельских делах, о политике, о прошлогоднем урожае, о севе. Так, в беседах и пересудах, прошли поминки… Наконец и Севда собралась уходить. Юрталаниха с двумя родственницами пошли вперед, а Севда и Юрталан немного отстали.
— Ну, невестка, я тебя за разговорами ни разу и не спросил, — как там сватья, сват, все ли живы-здоровы у вас дома?
— Все хорошо, отец, дома все здоровы.
— Ну дай вам бог! Было бы здоровье, все остальное приложится.
— Одного здоровья мало, да ведь… — она не договорила.
— Главное — здоровье.
— Когда есть на что жить!
— Дает господь, невестка! — ответил он, слегка смутившись.
— Кому дает, кому не дает! — сказала Севда, и в голосе ее почувствовалась твердость.
— Ну, — он остановился, закурил и попытался улыбнуться, — раз есть у одного, перепадет и другим.
— Так только говорится! — покачала она головой. — На этом свете ничего не ценят.
— Ценят, невестка, ценят, — успокоительно заметил Юрталан.
— Ценят! — вдруг вспылила она. — Работала на вас десять лет… а было одно одеяло, и то отняли.
— Бабьи склоки, невестка. Я в них не вмешиваюсь.
— И еще… такого мне наговорила… — голос Севды оборвался.
— Не тревожься, — успокоил ее Юрталан. — Все по-хорошему уладится…
— Я и старалась, чтоб все по-хорошему, да вот как обернулось… А ведь стоит мне только словечко сказать про мальчика Астарова…
Юрталан вздрогнул будто ошпаренный, поперхнулся табачным дымом, горло что-то сдавило; прижав левую руку к сердцу, он с трудом перевел дыхание. Хотелось замахать на нее руками, сказать что-нибудь, остановить ее, просить, но не было сил. И пока он собирался с духом, женщины распрощались на улице и разошлись. Пошла и Севда. Онемевший, разбитый, Юрталан смотрел, как она удалялась по безлюдной, заледенелой улице. Он старался придумать что-нибудь, но в голову не приходило ни одной мысли. До этого дня он был уверен, что страшная тайна о мальчике Астарова не коснулась чужого уха. «Стойко ей сказал!» — простонал он, и на его губах застыло страшное проклятье.
Спасения нет. Она скажет об этом, непременно скажет! Откроется матери, отцу, а те разнесут по всему селу. Тогда?
Юрталан вошел во двор, открыл калитку, на минуту задумался и схватился за голову. Что делать? Куда деться? У кого искать помощи?
«Если б она умерла сейчас, на дороге, упала бы и умерла!» — подумал он о Севде. Умерла бы. Только тогда он вздохнет свободно. Но пока она жива, ему спокойно не спать. Вдруг он опомнился, словно проснулся. Губы его горько искривились. «С чего это она умрет? — покачал он головой. — Здоровая, крепкая женщина, с чего ей умирать?» Ему стало зябко. «Ах, если б я знал, если б только я знал!» — пробормотал он. Руки его невольно сжались в кулаки: «Я б ее научил, я б ей показал!»
Он еле дотащился до кухни, упал на лавку и закрыл лицо руками. «Лучше б я умер! — простонал он. — Чума б меня поразила, громом убило!»
Десять лет прошло с той поры. Он успел забыть об этом проклятом мальчишке. Только проезжая через рощу или осматривая поле у Эминагова ключа, он чувствовал, как сердце его сжимается.
«И зачем Стойко сказал ей? — корчась от ярости, думал Юрталан. — Почему он проболтался?» Он повернулся, обеими руками схватился за голову, его пробрала дрожь.
— Сынок, сынок! — глухо простонал он. — Что ты со мной сделал!
Вошла старуха с полным передником кукурузных початков, посмотрела на мужа и, оглядевшись по сторонам, подошла к нему.
— Что с тобой, Тошо?
Он глянул на нее из-под насупленных бровей и безнадежно закачал головой.
— Господи! Ты что, болен? Дать тебе воды?
Юрталан молчал.
— Тошо! — она потянула его за рукав. — Что с тобой?
— Ничего.
— Ничего? Посмотри, на кого ты похож!
— Пришла моя погибель!
— Что случилось? Господи!
Он тяжело дышал, согнувшись, глядя в одну точку.
— Позвать доктора, а? — растерянно спросила перепуганная старуха.
— Доктор мне не поможет… На кладбище пора.
— Да что стряслось? Отчего ты не говоришь?
Он помолчал, медленно поднялся и посмотрел на нее с глубоким и страшным отчаянием.
— Что с тобой сталось? — Она высыпала початки и склонилась над ним.
— Невестка знает про то!
— Про что?
— Про мальчика Астарова!
Юрталаниха так и застыла, раскрыв рот. Потом часто заморгала, будто стараясь вникнуть, лучше понять, что произошло.