Избранное. Том первый

— Гочо? Гочо?.. — твердил он. — Какой это Гочо? Как его фамилия?.. Гочо Терзистоянов?.. А чем он занимается, не знаете?..

Женщины переглянулись.

— Он не здешний, — ответила Вела. — Перебрался сюда после войны. Сын у него на железной дороге работает…

Подросток пожал плечами.

— Терзистояновых в городе нету, не знаю таких. А он молодой или старый?

— Старый, старый, — ответила Вела, воспрянув духом. — Лет за пятьдесят.

— Не знаю, не знаю такого, — усмехнулся мальчик и быстро ушел.

И в первый раз за все свои скитания по городу женщины боязливо переглянулись. Куда же им идти? Как они проведут холодную длинную ночь? И обе подумали: не постучаться ли в чью-нибудь дверь, чтобы приютиться где-нибудь в тепле. Но сразу же отказались от этой мысли. Они знали, что никто их не примет, еще чего доброго выругают, как побирушек… Эх, будь это в деревне… Там каждый тебя приютит, каждый постелет тебе хоть рогожку… Хоть простую рогожку, лишь бы не спать прямо на голой земле… Будь у них деньги, они пошли бы на постоялый двор. Но денег уже почти не осталось. С великим трудом, бегая по соседям, они наскребли сто шестьдесят левов. Сотню дали Димо, полсотни Ивану, десять левов осталось у Велы. Старуха хотела было и эти последние деньги отдать арестованным, да Вела не согласилась.

— И нам они могут понадобиться, тетушка, — возразила она, — в городе ведь никто тебя не пожалеет!

Старуха теперь видела, что и впрямь до них никому дела нет, и вся дрожала от холода и страха. Но все еще самозабвенно любовалась на большие светлые окна и блестящие витрины. Она знала этот город, хорошо его знала, бывала здесь много раз, но все только на базарах да на ярмарках. Теперь же ее ослепляли огни, поражали шум и движение, а ведь день был будничный, рабочий… Ей казалось, что весь город шатается по улицам, что никто и не думает уходить домой. Она все оглядывалась кругом, словно попала в другой мир, странный, незнакомый, неведомый…

— Боже, боже, и зачем только мы живем! — шептала она себе под нос и, конечно, радовалась бы, что открыла этот новый мир, если бы в сердце ее не жили тревога и страх за Ивана.

Вела остановила еще троих прохожих. Но и они ничего не могли сказать ей про Гочо Терзистоянова. В город переехал другой их односельчанин, богатый купец, — дом его стоял на самом видном месте, — но о нем они и не думали. Если б они к нему постучались, он, может быть, и не выгнал бы их. Но у них душа не лежала к нему идти — и дом его был не для таких, как они, и сами они чувствовали бы себя там не на месте. А уж если бы купец узнал, кто они такие и зачем пришли в город…

Вела все еще надеялась разыскать дом своего дальнего родственника. Но, не желая обращаться к первому встречному, она все время оглядывалась кругом, высматривая доброго и услужливого на вид человека.

Женщины бродили долго, устали от всего виденного, ослабели от голода. Им хотелось где-нибудь присесть в немного закусить, но они все еще надеялись, что кто-нибудь укажет им, как найти родственника Велы, или сам приютит их у себя. Мало-помалу главная улица стала затихать, огни в магазинах гасли. Манящие, сверкающие витрины одна за другой скрывались за железными шторами и почерневшими ставнями. Наконец Вела, собравшись с духом, остановила какого-то седого бедно одетого прохожего и спросила, здешний ли он.

— Здешний, — ответил тот, удивленно глядя на женщин.

— Мы тут ищем одного своего земляка, Гочо его зовут, Гочо Терзистоянов, — да не может никто нам сказать, где он живет, — продолжала Вела. — Тут его, должно быть, по-другому кличут, а не то бы нашли — город-то ведь не бог знает какой большой… Но… — Вела запнулась, — коли уж и вы не знаете, где он живет, так нельзя ли нам переночевать у вас… может, где-нибудь под навесом… мы ведь не от хорошей жизни сюда прибрели.

Старуха стояла рядом с нею и трепетно смотрела на незнакомого человека, приютит ли он их, или выругает?

— Не могу… негде у меня, места нет, — ответил прохожий и, бросив на женщин подозрительный взгляд, отошел. Но, сделав три шага, он обернулся и показал куда-то рукой, — Идите на станцию… в зал ожидания.

Женщины только посмотрели на него, но ничего не сказали. Их очень огорчил его отказ. Сколько цыган, сколько горцев, сколько нищих переночевало у них, кто на гумне, кто в мякиннике, кто под навесом… А их обеих… И как они не подумали, уходя из дому, что здесь им придется переночевать?.. Надо было заранее разузнать адрес кого-нибудь из знакомых, заранее сговориться с ним… А теперь они остались на улице… Обеих женщин давила невыразимая обида, мучительная горечь сжимала им сердце. Им даже не хотелось говорить между собой о полученном отказе, не было слов, чтобы выразить свою боль. «Я же знала, что так будет, а все-таки попросила», — упрекала себя Вела. Теперь городок казался ей еще более холодным и бессердечным. А старуха обещала себе в душе: «Пускай только попробуют эти городские сунуться ко мне во двор, уж я их встречу… Что ж, так нам и надо — придут к нам люди, а мы и не знаем, как их получше принять…»

— Пойдем на станцию? — спросила Вела.

— Ну что ж, пойдем!