Избранное. Том первый

— Поможет, поможет, — резко возразил Димо. — Как запишемся мы ему в свидетели, да как докажем, что Ганчовский не только у него поле отнял, а все село ограбил, увидишь, что осудят его только на два-три года.

— Осудят, — неопределенно проговорил Парапанка и, нагнувшись, бесшумно плюнул на пол.

То, что Ганчовскому не удалось засадить Ивана и Димо, крестьяне расценивали как большую удачу для Мангалче. Значит, Ганчовский не так силен, как казалось, заключили они. Если бы он и правда дружил с адвокатами и судьями, как уверяли его приспешники, то Ивана и Димо не выпустили бы. А по словам Димо, Мангалче хорошо постарался для себя, и, с грустью цокая языком, крестьяне жалели лишь о том, что колун его отклонился в сторону и ударил Ганчовского только по плечу…

Проходили дни. Иван теперь все больше сидел дома — его поглощали зимние заботы. Надо было намолоть побольше зерна, расколоть на дрова выкорчеванный вяз, поправить плетни и каменные ограды, починить кровлю мякинника. Но все приходилось делать самому — не было денег на плотничьи работы. Да и не только на это. Деньги нужны были на многое другое. У Пете не было ни обуви, ни пальтеца. Тошка совсем обносилась, много всего надо было прикупить для дома, да и старуха что ни день тянула с сына то пятерку, то десятку и все — неизвестно на какие расходы. То ей понадобилось купить себе красок, то мыла, то фитиль для лампадки, катушек, галунов, пуговиц…

— Ох, конца нет этим бабьим покупкам, — ворчал Иван.

— Возьмись-ка ты в доме хозяйничать, а я пойду по кофейням ноги трепать, — сердито возражала старуха. — Завтра скажешь: дай рубашку, дай штаны!.. А ты меня спрашиваешь, где я их возьму?

— Про мелкие расходы говорить нечего, а вот как прижмет нас сборщик налогов, что мы будем делать? — отозвался Иван, глядя ей в лицо. — На этот раз он нас не минует…

— Пускай он мою душу берет!

— Твоя душа ему не нужна, а вот тряпки твои он изберет…

— Пускай их на голову себе навертит — ни черта они не стоят…

— Ну, за веялку можно кое-что выручить, не беспокойся.

— Так что же нам делать? — проговорила старуха, глядя на него в отчаянии. — Придется теленка продать!.. Ох, проклятые наши мученья, проклятая маета!..

— Да, уж лучше продать теленка… Если мы сами его не продадим, его сборщик продаст.

Раз по пяти на день Иван прикидывал в уме, как ему распределить урожай. Дали ночным и полевым сторожам, рассыльному, пастухам, и кукуруза кончилась, ничего не осталось на корм скоту. А если взять хоть мерку ячменя, так придется его у волов из глотки вырывать. Но ведь настанет весна, а тогда одна надежда на них. Если волы падут, на чем работать?..

Все, что можно было выделить для продажи, Иван выделил, но ни одного большого дела ему не удалось сделать. Вырученные деньги были истрачены еще в начале осени. У Ореховче брали в долг капусту, значит придется дать им мерку зерна. Тошка сказала, что не хватят уксуса для квашенья овощей. На уксус уйдет десять левов. А если не квасить овощей, что же они будут ставить на стол? Старухе не во что ноги обуть; чуть разгрязнится, ей и выйти не в чем. Сама она ни слова не говорила о том, что надо бы купить ей то или это, но Иван видел, что так не может продолжаться.

— Кабы можно было где-нибудь подзаработать, я бы за это ухватился, да негде, — сокрушался Иван.

— Совсем оскудели! — проклинала жизнь старуха. — Раньше, бывало, ходили камень дробить, и в городе работа находилась, а после войны даже по деревням табачные склады пооткрывали. Отец твой, прости его господи, как настал плохой год, на самые на Балканы ходил, на железной дороге работал. По два лева в день ему платили. Два месяца проработал, девяносто левов принес. А тогда девяносто левов — это большие деньги были.

— Что было, то прошло, — сердито проговорил Иван. — Ты мне скажи, что нам теперь делать?

— Я же тебе говорю, а ты меня не слушаешь, — наставительно отозвалась она. — Подольстись к людям, попроси их определить тебя хоть на маленькую службу. В нынешние времена кто служит, с голоду не помрет…

— Перестань ты со своей службой! — прикрикнул на нее Иван. — Ты что думаешь — все служащие уже перевелись, только меня и ждут там?.. Они всю кожу себе пообдерут, пока на брюхе ползают, чтобы хоть в путевые обходчики взяли…

— Ты на них не гляди… Кого-кого, а тебя устроят, только попроси.

— Почему это меня устроят? Что у меня большое образование, что ли?

— Устроят, — стояла на своем старуха. — Ты только покорись.

— Ступай сама покорись.

— Вот от этого ты и маешься, от этого самого! — вспыхнула она.

— Ну и пускай маюсь.

— Майся, да помни — ты не один, — заныла старуха. — Сам видишь, что тебя взяли на заметку — что ни случись, всё к тебе прицепляются… Вот посадят тебя в тюрьму, сынок, сумеют придраться, и тогда не найти на них управы; лучше не пляши в этом хороводе.