Избранное. Том второй

Дед Фома дал согласие на эту поездку. Манолица не говорила ему, зачем именно хочет она ехать в Софию, но он догадался. Он связывал с этой поездкой свои расчеты. И расчеты эти сразу привели его в движение. Он словно проснулся от какого-то глубокого сна, оживился, ободрился. Дед Фома был уверен, что дела немцев плохи, что положение их очень тяжелое, что близок их конец, но что правители наши скрывают это от народа, обманывают его, держат в заблуждении. И правда о положении немцев не доходит до села. Здесь, в провинции, думал дед Фома, можно скрывать от народа, что происходит на фронтах, но в Софии это невозможно. Там — источник новостей, из которого могут пить даже самые необразованные люди…

Манолица прогостила у своей невестки в Софии неделю. Квартира невестки — одна комнатка с коридорчиком — находилась за Центральной тюрьмой. Проходя первый раз мимо этой тюрьмы, Манолица содрогнулась. И больше не могла уже забыть ни ее высокой каменной ограды, ни таинственных, зловещих башенок по углам, ни маленьких окошек на этажах. «Сколько хороших парней, вроде Томю и Костадинчо, погибают здесь теперь?» — подумала она, и сердце ее сжалось от боли.

В Софии Манолица на самом деле много узнала. Но с сыном ей повидаться не удалось. Даже Томювица не знала, где он и что делает. За квартирой ее наблюдали сыщики. Следили за ней самой. Очень часто, идя по следам жены, матери или любовницы, обнаруживали нелегальных. Томювица вела себя очень осторожно. Манолица одобрила осторожность невестки. Эх, будет еще время и повидаться и наглядеться друг на друга — лишь бы он остался живым и здоровым…

Манолица привезла на село много новостей, которые дед Фома жадно глотал и запоминал. Рабочие той фабрики, где работала Томювица, говорили, что еще до конца года немцы будут разбиты и война кончится. В Германии стали призывать даже детей. У гитлеровцев неблагополучно и с бензином, нечем заправлять танки и самолеты. Хлеб у них подходит к концу, начинается голод… Эти новости очень обрадовали деда Фому. Он, хоть и не ученый и не жил в Софии, тоже думал, что к новому году с немцами будет покончено.

На селе арестовали еще семерых. Двое скрылись. Арестованных увезли в город на автомобиле. Шел слух, что оттуда их отправили в Софию. Дней через двадцать после их ареста полиция окружила село. Начался повальный обыск. Во всех домах подряд. Но в некоторых — больше для вида. А во дворы самых крупных богатеев не заходили вовсе. Что же касается домов видных коммунистов, то у них перебрали все — до последней иголки. Обыскали и Качковых. Во время обыска дед Фома сидел на брошенном посреди двора старом бочонке и молча наблюдал, как сыщики и полицейские распоряжаются, будто у себя дома. Один кривой в штатском велел ему встать и вывернул карманы его шаровар. Рылись повсюду. Но взяли только десяток книг, которые где-то прятал Манол, и ушли.

— Собаки! — прошипел вслед им старик. — При турках и то не было такого!

— А почему они у нас искали так долго? — спросила тревожно Манолица.

— Чтоб была работа видна, — ответил старик. — За это ведь им и платят.

Но Манолицу это объяснение не успокоило. Ей все казалось, что обнаружили следы Томю. Она была женщина сообразительная и опытная, знала, что блокада всего села — дело не шуточное. Тут кроется что-то серьезное, но что — она не могла понять.

— Целую ораву пригнали, — возразила она старику. — Это, по-моему, неспроста.

— Брыкаются, невестушка! — обернулся к ней дед Фома, и бесцветные глазки его радостно загорелись. — Брыкаются! Начала петля давить окаянных.

— Но из-за чего же все-таки этот обыск, папаша? — задала Манолица прямой вопрос, глядя на него пристально, испытующе.

— Из-за чего? — ответил старик тоном человека, которому все ясно, так как он проник в тайны политики. — Страх берет их. Вот из-за чего. Боятся тени своей… Скоро конец им. Терять нечего. — Помолчав, старик искоса поглядел на сноху. — По всему видно, скоро уж, только не знаю, доживу ли, чтоб еще раз братушек встретить.

— Ох! — вздохнула и мечтательно покачала головой Манолица. — Доживешь, папаша, ты ведь гоголем ходишь. Вот я-то как их встречу?..

— Как ты встретишь их? — ободряюще промолвил дед Фома. — Да как все. А вот я… стар уж больно, сноха, а старый человек — что старый обруч: лопнул — и готово…

Осень подходила к концу. На селе все чаще и чаще начали говорить о Сталинграде. О Сталинграде писали газеты, говорило радио. Но где этот самый Сталинград, дед Фома не знал. Знал он, что бьются там две страшные силы. И знал, что русская сила победит. Мало-помалу Сталинград стал для него ровным открытым местом, где два борца меряются силами своих мышц. И его удивляло, что эта борьба так долго длится. По его представлению о богатырской силе русских, они в первые же дни борьбы должны были уложить немцев на обе лопатки.

Все говорили о битве под Сталинградом, а она все не кончалась. Сперва старик начал было сомневаться в реальности сталинградской борьбы, но после того как даже самые отъявленные германофилы стали признавать, что русские оказались там сильнее, он немного успокоился.