Совсем иначе думал Ангел Лоев. Он следил за каждым успешным шагом советской власти и радовался им как ребенок. Русский народ он представлял себе чем-то вроде могучей волны, которая захлестывает и сметает всех своих противников. И если они еще остались на русской земле, то лишь потому, что земля эта очень уж велика, чуть ли не бесконечна, и быстро от них не избавишься. Лоев с нетерпением ждал того дня, когда Россия окончательно станет свободной. Тогда он придет к Гашкову и скажет: «А ну, сваток, давай теперь потолкуем!» Но до той поры нужно молчать. Так будет лучше и для молодых — Тинки и Русина.
Вот и сейчас, хотя каждый из стариков думал о России и о войне, заговорили они совсем о другом.
— Хорошее зерно в этом году, — заметил Гашков и отмахнулся от севшей на бровь мухи.
— Да, неплохое, — согласился Лоев, разгоняя рукой густой клуб дыма и стряхивая просыпавшиеся на колени табачные крошки.
— И цены на него держатся, не падают…
— Куда там падать, поднимаются.
— Большие деньги можно взять.
— Можно, у кого оно есть.
— У всех должно быть… Мы же тут все хлеборобы.
— Как посмотреть…
— Не зря ведь говорится: у соседа есть, значит и у меня будет.
— Это только говорится…
Старики умолкли. Оба сосредоточенно курили и думали каждый о своем. «Заработай да и покупай, никто даром тебе не даст!» — мысленно корил соседа Гашков, недовольный его последним замечанием. «Не получи ты столько от отца, посмотрел бы я, как бы ты сейчас выворачивался, — думал Лоев. — Двадцать лет назад брюхо у него прихватило, а до сих пор все больным прикидывается…»
— Новый дом строить затеяли? — снова лениво заговорил Гашков. — Молодка наша что-то такое сказывала…
— Стояна хотим отделить… Тесно у нас стало, не помещаемся в одном доме, народу много, — многословно объяснил Лоев, чтобы поддержать разговор.
— А материал?
— Съездим в горы.
— С одной-то телегой?
— Коли второй нет…
— Дать тебе мою, что ли…
— Это бы неплохо… Сразу-то…
— Когда собираетесь?
— Вот уберем кукурузу.
— Самое время…
Разговор то прерывался, то возникал снова, но оба говорили о чем угодно, только не о том, что их занимало и волновало. Гашков, уверенный, что это Лоевы подбивают Русина на ночные похождения, отрывают от него сына, кипел от зависти и злости. До старика уже дошло, что Русин встречается с коммунистами, намеки эти глубоко его задевали… Слышал Гашков и о том, что сын бывает в клубе «тесняков» и что он обнимался там с каким-то ихним вожаком… И зачем он только тянется к этим оборванцам? Хлеба у него нет или в доме пусто, что он так рвется делить чужое добро? Старик считал это нечестным и оскорбительным. «Отца родного не почитает, сторонится, а туда же, весь мир хочет переделать, новые законы сочинить…» Что ж это будет за управление, если во главе его встанут батраки и безбожники?.. И с ними его собственный сын! При одной мысли об этом щеки Гашкова горели от стыда. «А все Илия! — с бессильной яростью думал старик. — Это он и батьку своего, и братьев сбил с панталыку, а теперь и в моего сына вцепился…»
Лоев не раз уже собирался намекнуть зятю, чтоб тот держался подальше от политики, не сердил отца, но все как-то не находил случая. А может, ему просто не хватало решимости. Зять не маленький, не скотинка бессловесная, есть у него свой ум, своя воля, пусть поступает, как ему велит совесть. А все ж лучше бы отстать ему от политики, заняться женой и домом. Лоев чувствовал, что так долго продолжаться не может, политическая обстановка накаляется с каждым днем и рано или поздно между ним и сватом Добри разразится гроза. Лоеву ли не знать, что Гашков человек гордый, долго терпеть рядом с собой такую оппозицию не захочет, особенно теперь, когда его партия пришла к власти и Гашков ведет себя так, будто он на селе главный. К тому же люди из его партии уже открыто поговаривают, что Гашков, мол, родного сына не может на истинный путь наставить, а других учить берется.
Гашков пошевелился и зевнул.
— Ты, говорят, сват, корову купил?
— Купил, — вздохнул Лоев. — Сейчас, конечно, не до покупок, но…
— Почему? Тебе корова нужна.
— Еще бы! Мне их две нужно, да куда там…
— Без молочка нельзя…
— И молочко нужно, и телята… Да и волов пора сменить… Стары стали, больше годика-двух не протянут. А как?
— Не все же вам бедовать, — попробовал утешить соседа Гашков. — Расплодится скотина, подешевеет…
— Лучше уж свое…
— Верно. Человек, он надеждой живет.
— Живет-то живет, да одной надеждой не проживешь.
— Ха! — соглашаясь, кивнул Гашков. — Это, как говорится, спасибо тебе, дядя, на добром слове, только дай-ка ты мне лучше ложку, — и засмеялся, довольный изреченной им мудростью.
Молодежь уже третий раз переворачивала ржаной пласт, а старики все полеживали в тени и подыскивали подходящую для разговора тему, докуривая по второй цигарке. Рожь уминалась все быстрее, зерно сыпалось вниз. Солнце палило нещадно.
— Пойдем поможем, — предложил Лоев, взглянув на длинный каменный каток. Опершись рукой о землю, он легко, без малейшего усилия поднялся.
— Пусть молодые побегают, — беззаботно ответил Гашков. — Нам с тобой можно и отдохнуть.