Читаем Избранное. Том второй полностью

Коммунисты открыли в селе свой клуб. В основном здесь собирались молодые люди, прошедшие через войну, тайком читавшие в окопах «Работнически вестник», а по ночам распространявшие на позициях рукописные антивоенные листовки. Из околийского центра и из ближайших городов покрупнее в клуб приезжали знающие люди, рассказывали молодежи о политических событиях в Болгарии и за границей, объясняли, что непонятно. Илия Лоев проводил все свое свободное время в этом клубе, создание и обзаведение которого стоили его основателям больших усилий и неустанной беготни по домам старых и новых «тесняков». Илия был избран в руководство сельской группы коммунистов.

В былые годы во время молотьбы село словно вымирало. Корчмы и кофейни стояли пустые. Но в этом году каждый вечер, особенно по воскресеньям и праздничным дням, сельчане не упускали случая заглянуть в эти заведения, чтобы узнать политические новости. И самое большое оживление царило в клубе коммунистов. Говорили, что в Софии произошли волнения, что полиция стреляла в рабочих и есть убитые и раненые. В других городах тоже были убитые коммунисты.

«Смотри ты, ведь и у нас, похоже, делается то же, что в России!» — с радостью и тревогой думал старый Лоев и от любопытства не находил себе места. В клуб коммунистов он не заходил — считал, что там собирается одна лишь зеленая молодежь. Но однажды, узнав, что из города приехал человек, который будет рассказывать о внутреннем положении Болгарии, старик решил пойти его послушать. В небольшом помещении клуба собралось человек тридцать. Одни сидели на стульях, другие теснились на двух длинных скамейках, третьи толпились у прилавка, за которым молоденький паренек продавал разные мелочи, четвертые глазели на развешанные по стенам картины и портреты. Лоев старательно разбирал подписи под портретами, внимательно вглядывался в изображенные на них бородатые лица, будто бы сошедшие, как казалось старику, со страниц Библии. Прочтя одну из подписей, он вздрогнул и невольно отступил, чтобы получше разглядеть портрет. Неужели это и есть Ленин? Да, так и написано: Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Большой лоб, высокие залысины, бородку, усы — все хотел запомнить старый Лоев, словно именно в них таились ум и сила этого прославленного человека. Глаза у Ленина были чуть прищурены, но взгляд, казалось, спрашивал именно его, Лоева: «А какой путь выбрал ты?»

Старику показалось неудобный столько времена глазеть на портрет, и он отошел в сторонку. В комнату вошли его сын Стоян и Русин Гашков. Русин заметил тестя, смущенно кивнул ему, но тут же перевел взгляд в сторону и уставился на невысокого платного человека, сидевшего в углу на скамейке. Русин вздрогнул от неожиданности, потом радостно улыбнулся и покраснел. Человек, разговаривавший с Илией и каким-то еще приезжим, тоже заметил Русина, вскочил и бросился к нему. Они обнялись, похлопали друг друга по плечам и расцеловались.

— Господин подпоручик! Вы здесь? И я ничего не знаю! — восклицал Русин, не сводя с гостя восторженного взгляда.

— Какой я тебе теперь господин подпоручик! — с ласковым укором заметил крепыш. — Ни погон здесь нет, ни военной дисциплины, сейчас мы с тобой просто товарищи.

И, как всегда бывает в подобных случаях, бывшие фронтовики, офицер и солдат, принялись расспрашивать друг друга, как удалось им бежать из плена, где и сколько времени пришлось им скитаться, пока не добрались они до болгарской земли, какие довелось пережить приключения. Затем полились воспоминания из окопной жизни.

— Это мой взводный! — хвастался Русин обступившим их товарищам, которые с интересом прислушивались к разговору.

Бывший подпоручик рассказал, как Русин Гашков спас его от военного суда и расстрела.

— Скажи он тогда хоть слово, и вся наша ротная группа «тесняков» полетела бы к чертям, — добавил он. — Потом мы и его привлекли, и неплохо работали вместе…

Старый Лоев слушал и радовался. То, что он узнал о зяте, было для него новостью. До сих пор Лоев считал Русина просто хорошим парнем, старательным работником и рачительным хозяином. Ему и в голову не приходило, что Русин еще на фронте встал на новый путь. Ясно, почему он так сошелся с Илией! Каждый вечер вместе, возвращаются бог знает когда, ходят по собраниям, читают газеты. Однажды заперлись в чулане, возились там с листовками, а потом исчезли куда-то и вернулись лишь на рассвете.

Перейти на страницу:

Все книги серии Георгий Караславов. Избранное в двух томах

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези