— Но пока дошли до такой жизни — сколько труда, сколько мук, сколько жертв положили русские рабочие и крестьяне…
— На новой риге у Деяна работал один русский. Он рассказывал, что был в России полковником и что у него одного было столько земли, сколько у трех сел как наше, но пришли большевики и все отобрали… Наверно, врал, я ему не верю.
— Почему ж. У некоторых помещиков было столько земли, сколько во всей Болгарии.
— Тююю, чтоб им пусто было!
— Но большевики у них отобрали…
— А эти самые… большевики, что ли, они тоже из рабочих?
— Рабочие, конечно… Их там большевиками зовут.
Казак осторожно поднял газету, словно опасаясь, как бы она не рассыпалась от грубого прикосновения, и стал по складам читать подписи под картинками. Фика пожирал его глазами, радуясь ото всего сердца.
— Сколько ты учился?
— Четыре класса, — ответил Казак и с грустью добавил: — Две или три недели ходил в пятый класс, но как отца убили на войне, пришлось бросить.
— Ты плохо читаешь. Разучился.
— Разучился. Да как не разучиться: с тех пор как бросил школу, прошло лет пятнадцать, шестнадцать, а читать почти и не приходилось…
— Хочешь читать газеты?
— Хочу.
— Буду давать тебе.
— А у тебя есть?
— Найдутся.
— Как эта?
— И как эта и другие.
— Мне бы такую, как эта… с картинками про Россию.
Фика глянул на его большие, блестящие глаза и кивнул в знак согласия.
А Казак смотрел на измятые страницы, и в ушах у него гудели чудесные машины с огромными, черными моторами.
5
В воскресенье моросил холодный, мелкий дождик.
Казак прибрал на скорую руку в хлеве, почистил кое-как волов и вышел со двора. В корчме Зайца его поджидал Фика. Казак думал, что они посидят в едком дыму, послушают шутки и ругань, быть может выпьют, и лишь тогда уйдут. Но не успел он оглядеться, как Фика потянул его за дверь.
— Хочешь пройтись в мастерскую Эсемова?
— Чего там делать?
— Ничего. В свободное время собираемся там поболтать.
— А сегодня у него не закрыто?
— Войдем со двора.
Казак догадывался, что предстоит нечто интересное, что поход к тележнику Эсемову далеко не случаен. И он пошел. На улице их встретил Митко, восемнадцатилетний сын Эсемова. В сарае вдоль стен сидели с десяток крестьян. Они тихо переговаривались, курили и, хотя они улыбались, когда здоровались с ним, Казак уловил по еле заметным гримасам их недоумение. «А этому чего тут надо?» — казалось, молча спрашивали они, бросая на Фику укоризненные взгляды.
— Кого еще ждем? — нетерпеливо спросил Павлю Трендафилов, батрак Генко Гиздова.
— Не знаю. Всем сказано, — ответил Фика, свертывая из газеты цигарку.
— Маловато нас, — с досадой покачал головой Эсемов.
— Сколько есть, столько и ладно, — ответил щуплый мужичонка с лысой головой. Это был Найдю Штерев, неприметный ни на улице, ни среди людей. Сейчас Казак посмотрел на него, как на незнакомого. Резкий, решительный тон говорившего не вязался с его обликом, но бросалась в глаза какая-то уверенность, которую не всякий решился бы выказать в таком месте.
Немного погодя пришли и братья Пантовы. Они привели с собой еще десяток крестьян из левого крыла Земледельческого союза. Казак оцепенел. Дрожь пробежала по его мускулистым, широким плечам. Он поглядел на Михала, и в его больших, светлых глазах затеплилась мольба о дружбе и прощении.
— О, здравствуй, Казак! — воскликнул Михал, увидев его, и протянул руку.
Оба быстро переглянулись и слова стали излишни, они поняли друг друга, и Казак почувствовал, что у него словно жернов свалился с плеч. Он глубоко вздохнул, улыбнулся и пересел ближе к Михалу, на кучу заготовок для колесных спиц.
Закурили. Но никто пока не знал, с чего начать разговор.
— Кого мы еще ждем? — спросил Фика.
— Почем я знаю? — пожал плечами Пантов. — Дончо здесь.
— Позовите его сюда! — приказал Фика и кивнул Эсемову. Тот сразу же выскочил наружу.
— Какой это Дончо? — спросил Казак.
— Учитель.
Казак удивился и оглядел собравшихся. В это время дверца со стороны двора распахнулась. Вошел худой, с нездоровой желтизной, молодой человек с длинными русыми волосами.
— Здравствуйте, товарищи! — сказал он и, сдув пыль с расколотого пополам букового бревна, сел рядом со всеми.
Чудеса, да и только! Казак смотрел на учителя и думал, что мог бы шутя раздавить его двумя пальцами, и в то же время побаивался его, как робеет ребенок перед неказистым, но все-таки взрослым мужчиной. «Ну-ну», — сказал он про себя и тотчас подумал: «А ему-то чего надо среди этих людей? »
Дончо вынул часы.
— Пора, — сказал он, поворачиваясь к Фике. Фика пожал своими узкими, худыми плечами, прокашлялся и вскинул голову.
— Товарищи, наш друг учитель хочет рассказать нам кое-что о положении крестьян в Советском Союзе.
— Где? — спросил шепотом Казак, наклонившись к соседу.
— В Советском Союзе, в России, — вполголоса ответил Пантов.