Читаем Избранное. Том второй полностью

Каждый по отдельности они ничего собой не представляли. Но, сплоченные воедино и организованные, они становились силой… Чего добился бы Казак, если б прикончил Деяна? Что было б толку, если б вырубил его виноградник или поджег овины? Сгноили бы в тюрьме, хозяева продолжали бы самодурствовать, а батракам ничуть бы не стало легче… Прав Фика: у хозяев одно на уме — как бы спустить с бедняка шкуру. Дело коммунистов — открыть глаза беднякам…

Фика начал собрание. Сейчас он говорил по-другому, и Казак слушал его с любопытством. Фика был серьезен и даже напускал на себя некоторую важность. Слова у него вылетали быстро, без запинки, и он, как и учитель, иногда употреблял незнакомые, непонятные Казаку слова.

— Цека Эрпэ… Генеральная линия… Эсэсэсэр… Демонстрация… По линии Ремса…

Эти слова немного пугали Казака. Что они значили и сможет ли он их уразуметь? Он поглядывал на соседей, всматривался в их лица, следил за каждым их движением и пытался угадать: они-то не робеют и понимают? Но остальные слушали спокойно, с интересом, и это ободряло Казака. Коль они знают и понимают, узнает и он…

Но все же ему было не так интересно, как прошлый раз. Не было заманчивых рассказов о новой жизни в России, не было поразительных цифр и фактов, от которых захватывало дух.

Фика развернул какие-то листки, медленно и внятно прочитал их, а потом начались споры и обсуждения. Больше всего говорили о безработице, о налогах и дороговизне. А потом заговорили о войне.

— Что, будет война? — тихонько спросил Казак.

— Будет, — кратко ответил Митко Эсемов.

— Скоро?

— В Китае уже началась… Запросто может и к нам перекинуться.

— С кем же будем драться?

— С Россией.

— Как бы не так!.. Против России я стрелять не буду!

Казаку хотелось сказать еще что-нибудь против войны с Россией, но тут заговорил Найдю Штерев и он увлекся его речью. Казак никогда бы не поверил, что этот щупленький, невзрачный человечек может говорить так гладко, уверенно и твердо. Найдю говорил недолго, но Казак понял его лучше, чем других. Он понял, что над ними есть в Софии нечто огромное и всемогущее, что направляет их и учит как бороться. Оттуда приходят эти листки с поучениями и там хотят услышать, что думают низы — такие вот люди, собирающиеся в мастерских, дворах и сараях, среди стружек, мусора и соломы…

Когда листки обсудили, Фика заговорил о членских взносах и стал еще более серьезным. Казак уже знал, что такое членский взнос. Деян записал его в свою партию и в прошлом году удержал с него взнос. Сумма была пустяковая, и Казак ничего не сказал, но ему было немного обидно, потому что он не знал, что с него удерживают и куда пойдут деньги… Теперь он начал понимать.

— Товарищи, — с ноткой раздражения сказал Фика и глаза его заблестели, — членские взносы надо платить регулярно и сознательно, без нажима и упрашиваний, потому что на них существует наша партия…

— И они напоминают, если кто забыл, что ты член партии, — дополнил Найдю Штерев.

— …Да… Но кое-кто недооценивает организационное значение взносов… Платить членские взносы — первейшая обязанность членов партии.

«Само собой», — подумал Казак. Дело было яснее ясного, и он недоумевал, почему Фика так старается и горячится. Он был очень удивлен, когда Фика прочитал список должников. В нем числились чуть ли не все партийцы.

Молча стиснув губы, Фика ждал объяснений. Глубокая складка пролегла между его лохматыми, черными бровями.

— Денег нет у людей… кризис… — промямлил Эсемов.

Из своего угла снова поднялся Найдю Штерев, вскинув по-змеиному свою маленькую пепельно-седую голову. Глаза его живо забегали, и Казака словно громом ударило, когда он увидел, как преобразился этот человек. Найдю хрипло прокашлялся, огладил ладонью свои ржавые усы и указал пальцем на Фику:

— Ты, как секретарь ячейки, отвечаешь за это безобразие с членскими взносами!

«Смотри-ка на него!» — изумлялся Казак.

— Ты виноват, — настаивал Найдю, — потому что не спрашивал с каждого!

— Как не спрашивал, спрашивал! — сердито возразил Фика. — Я, дорогой товарищ, секретарь, а не податный инспектор, чтобы гоняться за вами…

«Здорово ответил!» — подумал Казак.

— Сознательный партиец может стать и податным, если нужно, — спокойно возразил Найдю. — Плохо то, что у тебя нет плана…

— Какого еще плана? — так же сердито, с оттенком удивления спросил Фика. — Если у людей нет денег, хоть сотню планов составь, толку не будет…

Казак даже разозлился на этого рыжего карлика… Кого собрался учить — самого Фику!

— Именно поэтому ты и должен иметь план.

— Ну, ладно, — вступил в спор Трифон Пантов, — допустим, у товарища Филиппа нет плана. Предложи свой, а мы посмотрим!

Перейти на страницу:

Все книги серии Георгий Караславов. Избранное в двух томах

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези