Избранное. Том второй

— Товарищи, — начал Найдю, окинув собравшихся загоревшимися глазами, — верно, что денег нет, и не нам, партийцам и коммунистам, отрицать это. Но я не верю, что никому из вас ни разу не перепадало по двадцать-тридцать левов. Кто возразит? Каждое лето у нас в деревне бывает три-четыре ярмарки или престольных праздника. Каждый из нас крутит-вертит, а прижмет лев-другой, чтобы отметить праздник. И на что потратит? На пустяки. Шербету выпить — лев, рахат-лукуму отведать — лев, орешков погрызть — лев. Глядь, и разбросал десятку на ребячьи прихоти, а потребуй у такого пять левов на взнос, сразу же захнычет: «Кризис! Нужда! Нищета!»

Найдю остановился перевести дух. Партийцы посмотрели друг на друга и широко заулыбались. Фика выглядел озабоченным, словно с трудом вспоминал о важном, не выполненном вовремя деле. Казак лишь хлопал глазами. Удивительно было, как такой щуплый, неприметный, серенький человечек может говорить так гладко и едко, словно адвокат.

— Так, товарищи, бывает летом. А зимой каждый из нас раз десять ездит на базар в город. И возвращается не с пустыми руками. Жена купит ситчику, что-нибудь для детишек, а муж разгуляется — то бузы выпьет, то халвой полакомится, городского хлебца купит, глядь, и копченую скумбрийку прихватит…

— Но ведь и нам хочется себя потешить, Найдю! — воскликнул Марко Гешев. Все рассмеялись, словно каждый собирался сказать то же самое, но Марко всех опередил. Только Найдю молчал, хмурый и холодный.

— Если партиец ни в грош не ставит свой первейший партийный долг и тешит себя тухлой скумбрией, на нем надо поставить крест, пусть развлекается, пока не упреет его классово несознательная башка…

Найдю поджал губы и обвел взглядом помрачневшие лица партийцев. Никто его взгляда не встретил. Только Казак смотрел на него в оба своими большими светлыми глазами.

— Прежде всего, — продолжал Найдю, — виноваты те партийцы, которые еще не доросли до того, чтоб не надо было из-за каждой мелочи за ними гоняться. А затем вина падает на секретаря ячейки. Если он будет ловить должников в подходящие моменты и брать с них по пять левов, он приучит их к порядку, да и работа не будет хромать. Если кто задолжает за десять месяцев, трудно найти в кармане сразу пятьдесят левов. А если и найдутся, еще труднее их отдать. Попробуй спроси с некоторых задолжавших партийцев. Сразу начнут жаться, как перед процентщиком или податным…

Найдю умолк. Все смотрели на него как нашкодившие дети, которые с благодарностью слушают, как их слегка журят за серьезный, тяжелый проступок.

— Правильно… Что верно, то верно… распустились мы… — промямлил Петко Минин.

— Хорошо, что хоть признаемся, — воскликнул Дишлийче, разряжая неприятную, тягостную обстановку.

— Признаемся, но не выполняем, — буркнул Трифон Пантов.

— Товарищи, — словно очнулся Фика, — высказывание товарища Найдю правильное, по существу, но нельзя все сваливать на одного — какой бы он ни был расторопный и языкатый, ему не под силу одному справиться с делом… И вот я спрашиваю, товарищи, где был партийный комитет, и только ли секретарь ячейки должен отвечать?

Найдю тотчас поднялся с места.

— Правильно, товарищи! Скажу еще: не только члены партийного комитета, но и все настоящие партийцы ответственны за прорыв и задолженность партийной ячейки. Но это всего лишь моральная ответственность. Организационная ответственность целиком надает на секретаря, и прежде всего на него, а затем уже на членов партийного комитета.

— Ну, а ты, как член партийного комитета, ты что сделал? — спросил в упор Эсемов Найдю.

«Так тебе и надо, вредный недомерок!» — читалось в глазах многих, с ухмылкой глядевших на Найдю. Тот невозмутимо смотрел на них.

— Я, быть может, и ничем не отличился, — сказал он, — но из десяти человек, заплативших взносы, только Фика и Павлю не из моего района. И что же мы видим? Большинство составляют должники, и если это большинство решит, оно может исключить нас из партии за то, что мы вовремя платим взносы.

— Молодец, Найдю! — воскликнул Митко Эсемов.

— Врезал как надо! — подтвердил другой.

— Значит, за то, что они платят взносы! — со смехом воскликнул третий.

— Не смеяться, товарищи, а плакать надо! — сказал Колю Колтун, самый старый социалист села.

Многое для Казака осталось неясным. Он смотрел на Найдю широко вытаращенными глазами, не совсем уразумев его последние слова, но чутьем понял, что тот прав.

«Смотри-ка, — подумал он, — ростом никудышный, а как сказанет…»

— Вносите предложения, товарищи! — обратился Фика. — Членские взносы надо собрать.

— А чего тут думать? — сказал Эсемов. — Один даст пшенички, другой — сальца, продадим и расплатимся.

После недолгих споров предложение было принято и был обсужден порядок сбора взносов.

Под конец собрания Фика поднял руку:

— Товарищи, наш товарищ Димо Казаков хочет вступить в нашу партию.

Побагровев от смущения, Казак опустил голову и не смог встретить десятки глаз, которые тотчас же впились в его рослую, мускулистую фигуру, словно впервые видели его.

— Есть кто против?

— Никто! — послышались голоса.

— Принят! — объявил Фика.