Избранное. Том второй

— Он умоется, он у нас добрый и послушный, — сказал Найдю и погладил мальчика по светлой, как пшеничная солома, головенке.

Митко выбежал во двор и через несколько минут вернулся умытый и мокрый до пояса.

— Он и стихи знает, — сказал Найдю.

— Стихи знает? — удивился Казак.

— Знает, знает. А ну, сынок, скажи нам новое стихотворение!

— Пло патлиота? — спросил мальчуган, моргнув голубыми глазенками.

— Про патриота.

Мальчик сдвинул ножки, встал смирно и поклонился.

Патлиот, отдаст он душу
За науку, за свободу,
Но не собственную душу,
Душу нашего налода[23]

.

Прочитав стихотворение до конца, мальчик поклонился быстрым кивком головы и гордо отшагнул в сторону.

— Он учится? — спросил Казак.

— Учится, во втором классе.

— Такой маленький!

— Шести лет в школу пошел… Дончо его записал… Лучше всех в классе учится…

Обрадованный похвалой, мальчик подпрыгнул на одной ножке, выбежал из комнаты и тотчас вернулся с двумя портретами.

— Это Ленин! — показал он на портрет поменьше и положил его на колено Казаку.

— Скажи дяде, что сделал Ленин?

— Отклыл бедным глаза!

— А еще что?

— Отнял у богатых деньги!

Глаза у мальчика сияли.

— А это дедушка Благоев! — сказал он, протягивая и второй портрет.

Казак взял, посмотрел и отдал обратно.

— И мне! — захныкал младший и потянулся за портретом.

Митко проворно увернулся и выбежал во двор. Малыш бросился ничком на половичок, разревелся и замахал босыми ножонками.

— Мама сейчас даст тебе что-то получше! — сказала Найдювица и, подняв малыша с пола, вышла с ним из комнаты.

Когда они вернулись, малыш размахивал широким медным кофейником.

— Ко-ве! — Он радостно взглянул на Казака и сел у очага.

— Только по-быстрому, — сказал Найдю и вышел.

Казак осмотрелся. На стене он заметил календарь и с любопытством подошел ближе. Это был календарь, выпущенный газетой «Поглед», которую он сам получал.

— Что это ты разглядываешь? — спросил неслышно вошедший Найдю. — Это календарь о социалистическом строительстве в Советском Союзе.

— Разве это не газета?

— Газета… с другой стороны. На этой стороне календарь.

— Вишь ты! — удивился Казак.

— Вот! — ткнул пальцем Найдю. — Во-первых — карта. Все это красное — Советский Союз! Болгария тут величиной с просяное зернышко. Днепрострой! Тысяча Мариц, перегороженных плотиной. Получают электричество. Вся Россия засветится, когда его пустят… Чугун! Смотри, как льется!.. 3, 4, 5, 8. Здесь написано: «В конце пятилетки — значит, в 1933 году — СССР, то есть Россия, станет самой железной страной в Европе». Одним словом — строительство.

— А это что?

— Красная армия. Смотри, какие парняги! Если начнется заваруха — ой-ой-ой что будет!

— Где бы и мне купить такой? — спросил Казак, словно вернувшись из другого мира.

— Нигде, — обескуражил его Найдю. — Календари продают только под Новый год.

Казак с сожалением повел плечами.

— Пожалуйте! — пригласила их Найдювица.

— Садись, Казак! — сказал Найдю, указывая на низенькую табуретку перед двумя белыми кофейными чашками.

Не отрывая глаз от календаря, Казак тяжело уселся на табуретку и поднял чашку.

— Листовки здесь? — спросил он.

— Здесь, сейчас их взял, — и Найдю похлопал себя по поясу.

— Пора идти?

— Пора.

Казак поставил чашку на место и улыбнулся: малыш допивал свой кофе из глиняного блюдечка и смотрел на него с улыбкой, уже перемазанный до ушей.

8

Заяц разворчался.

— Какие времена настали, чтоб им пусто было! — жаловался он жене. — Хозяева стали батраками, а батраки — хозяевами… Сказал ему, чтоб привез пять-шесть возов песка с реки, а он — не хочу, говорит, сегодня праздник, буду отдыхать… Переутомился, окаянный, отдых ему давай… Ни стыда, ни совести, всю зиму бил баклуши!..

— Зачем ты кровь себе портишь, Доню? Коли не хочет, пусть идет на все четыре стороны!

— Легко сказать, а где сейчас найдешь батрака?

— Мало ли бедняков…

— Много, но не хотят! Голодают, готовы обокрасть тебя, с живого шкуру спустить, но работать у тебя, как от века положено — не желают… Вчера встретил меня Коста, свата Деяна сын. «Батрак твой, говорит, стал заядлым коммунистом — пробу негде ставить…» И правильно говорит. Я и сам вижу. Каждый вечер на собрании, а скотина некормлена, непоена!

— Посмотрел бы, сколько мусора набралось во дворе!

— Знаю… Я-то удивлялся, почему его во дворе не видно, а он пошел в мире порядок наводить… Остолоп!

— Совсем обнаглел… — Старуха наступила мужу на ногу. — Шшш! Идет!

Казак вошел в хлев, пробыл там пять-шесть минут и снова вышел на улицу. Но сейчас он пошел не прямо, откуда пришел, а свернул к верхнему концу села. Возле полусухой дуплистой шелковицы разговаривала кучка крестьян.

— Ты куда, Димо? — окликнул его один из них.

— К вам, — ответил Казак.

— Что новенького?

— Собрание будет в школе.

— Когда?

— Немного погодя.

— Кто созывает?

— Трудовой блок.

— Разрешение есть?

— Есть.

Казак вынул пачку листовок, роздал их и мотнул головой:

— Пошли в школу!

Возле общины его поджидал Найдю.

— Поторапливайся, — сказал он. — Деян только что пришел. Два часа мерзавца поджидаю…

— А если он откажет?