Читаем Избранное. Том второй полностью

— Лекарство… вот человек принес, — и она поглядела на глухонемого, который отошел назад и наблюдал за происходящим, хмурый и мрачный.

— А еще он брызгал на меня водой из кувшина, — тихо добавил мальчик.

Врач оглядел лохматую, грязную голову глухонемого, вылил мутную жидкость из пузырька на землю, взял кувшин, отлил из него немного в ладонь. Понюхав воду, с отвращением стряхнул ее с руки и вновь смерил взглядом глухонемого, завернувшегося в свой длинный балахон, красного от обиды и гнева.

— Так мы коллеги, а? — подмигнул ему Василев. — Но для двух таких врачей, как мы с тобой, в этом селе места не хватит, приятель!

— Немой он, — вымолвила Игнатица.

— А-а, — поднял голову доктор. — Так это тот самый, что живет в церкви?.. Носит святую водичку из какого-то там родника? Значит, это он и есть?

Доктор смотрел на него некоторое время, потом вдруг схватил за воротник и легонько встряхнул. Глухонемой что-то промычал и резко вырвался.

— Слушай, коллега! — погрозил ему пальцем доктор. — Если я еще раз тебя встречу где с твоими кувшинами и пузырьками, так и знай — упеку в каталажку.

Глухонемой опять что-то промычал, обиженный и сердитый, потом выпрямился и показал вверх, на небо.

Доктор усмехнулся, развел пальцы на руках и, сложив их в виде решетки, поднес к глазам.

— В каталажку, в каталажку засажу! — повторил он. — Так и запомни.

— Не понимает, бедолага, — сочувственно сказала Игнатица.

— Это он-то не понимает? — поджал губы доктор и сделал угрожающий жест. — Ишь какой хитрец, какой мошенник, а?.. Нет чтобы землю копать, так он взялся темных людей дурачить… Но уж если речь идет о здоровье людей, я шутить не намерен. Под суд его отдам, чтоб неповадно было!..

Глухонемой смотрел на врача из-под густых своих черных бровей, смотрел мрачно и строго, готовый броситься на него.

— Да ладно, господин доктор, оставь ты его, — примирительно начала опять Игнатица. — Его господь и так наказал.

— Вы тоже хороши, — огрызнулся доктор. — Пускаете в дом с его глупой святой водой и бог знает еще какой ерундой, — и повернувшись опять к глухонемому, еще строже и решительнее сказал: — Я тебе бороду вырву, черт лохматый. Отправлю на дезинфекцию и только потом разрешу ходить по селу… Несет от него, как из помойной ямы, а туда же — туберкулез, ревматизм и тропическую малярию водой своей лечит, а? Ну, что смотришь на меня, как буйвол?

Глухонемой замычал, скрестил руки на груди и взглянул на небо.

— Розги по нему плачут, — еще больше разозлился доктор.

— Да что он понимает? — тихо отозвался Игнат.

— Это он-то не понимает? Да все он понимает, вон как смотрит на меня, словно бык под ярмом. — Доктор подошел к глухонемому, взял за руку и толкнул к двери: — Иди-ка ты отсюда! Да побыстрей, пока я совсем не разозлился…

— Погоди, дай хоть хлеба ему дам, — вскочила с места Игнатица.

— Еще чего? Он пахал тебе, что ты его кормить собралась? — остановил ее доктор.

Глухонемой забрал свой кувшин, сунул за пазуху пустой пузырек и, злобно глянув на доктора, быстро вышел на улицу.

С той поры он сторонился молодого доктора и даже старался не ходить мимо амбулатории. К больным он входил тихо, с опаской, брызгал их водой из кувшина, благословлял поднятой правой рукой, показывал в небо и бормотал что-то нечленораздельное.

Но о нем уже заговорили, и не только в соседних селах, которые объезжал Тинко, выпрашивая дары для монастыря, — имя глухонемого не сходило с уст во всей округе. Женщины говорили, что он святой и чудотворный исцелитель, что господь явился ему во сне и показал место у трех вязов, где течет целебная вода. И бедные, неграмотные люди съезжались туда отовсюду, везли больных на телегах и верхом, на лошадях, мулах и ослах, брали воду из родника, брызгали на больных, давали пить, веря, что она вернет им здоровье. На большой вяз кто-то повесил маленькую иконку святого Петра. Почти все эти простые и неграмотные люди оставляли здесь свои подарки, веря — чем дороже подарок, тем крепче чудотворная сила святой воды. И каждый вечер глухонемой собирал узлы с подарками и складывал их в углу своей комнаты. Кое-кто из тех, что побогаче, иногда оставляли медную нелуженую посуду. Дед Ганчо приглядел было себе через окошко медный противень и уже собрался попросить его у глухонемого, но тот вдруг все куда-то перепрятал.

— Ну чисто кошка! — возмущался старый служка. — Когда приносит, когда уносит, не уследишь.

Ребята-подростки, которые в праздники уже форсили на гулянках и начинали ухаживать за девушками, все чаще стали наведываться к новому целебному источнику. Несколько раз они забирали все деньги, и глухонемой догадался об этом, увидав взбаламученную воду да забытую кем-то палку. Вечером он поднялся на холм, походил по полям, по межам и, сделав большой крюк, тихо подкрался к роднику со стороны родопской дороги. Ребята уже были там, но близко к роднику не подходили, смотрели издали. Глухонемой угрожающе скривился и долго ждал, пока те не ушли. На другой день, еще до полудня, он все же подстерег их в тот самый момент, когда они шарили руками по дну источника.

Перейти на страницу:

Все книги серии Георгий Караславов. Избранное в двух томах

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези