Избранное. Тройственный образ совершенства

Итак, речь личности в слове – односложные, но богатые выразительностью междометия, – крики глухонемого; наоборот, речь рода членораздельна, сложна и бессодержательна. Ни та, ни другая не открывают запечатленной тайны; личность восклицает в испуге и тем привлекает внимание к напугавшей ее вещи, род именует род этой вещи, и только. Что есть вещь, неизрекаемо, ибо она в своей индивидуальности содержит весь строй и все движение бытия.

Слово нужно человеку для того, чтобы личность могла разряжаться и познавать себя в звуковом жесте слова, а род – непрерывно восстановлять им свое распадающееся единство. В промежутках между словами род рассыпается на личности, и каждая личность страдает от внутреннего избытка и недоумения. Чуть вырвется из личности звуковая искра – она мгновенно по невидимой нити зажигает все окрестные личности, – и род, как круг люстры, снова цел; погаснут огни, и род распался.

Но и род познает себя в слове. Весь опыт своего познания – родового познания вещей – он формулирует в слове; нужен был огромный ряд наблюдений, чтобы установить родовое тождество всех лошадей и уверенно выделить их в особенную группу существ, которую род и назвал лошадью. А каждый выделенный им род вещей – не что иное, как его собственный особенный аспект, один из бесчисленных ликов, которые являет себе целостному человеческий дух. Так род познает себя в родовых именованиях слова; а растущее самосознание рода есть его прорастание в личностях, то есть действительное созидание родового единства.

Род познает себя кружками, гнездами родов, закрепленными в словах, личность – точками своих звуковых жестов. Каждым словом она бросает на экран одну точку и постепенно вычерчивает точками, как бы пунктиром, свой облик по мере своих восприятий, так что в бесчисленных звуковых жестах изреченных слов она получает вне себя свой частичный зеркальный образ, и в нем познает себя. Оттого слово, произнесенное человеком мысленно или вслух, например, слово скорби или ликования, удваивает силу его чувства.

Еще другой услугой слово двояко служит личности, уже не как жест, а как слово. Если каждый отдельный звук языка, например, а, о, п, есть атом человеческой речи, тожественный для всех народов, то корень ста, – да, – люб – есть молекула естественной группы наречий, индоевропейской, а слово – ставить, давать, любить – есть клетка русского национального языка. И подобно тому, как в природе однородные атомы, их сложение в родовые молекулы и сложение молекул в видовые клетки предопределены особи, ей же самой присуща, как ее беспримерная особенность, только индивидуальная архитектоника клеток, так личная речь есть неповторимая в народе за все время его существования архитектоника национальных слов, то есть личен в языке только стиль речи. В стиле своей речи, в характере своего бессознательного подбора и расположения слов личность дополнительно познает себя, притом познает каждый раз снова целостно, а не по частям. Оттого многоговорящие люди сравнительно легко решаются, – потому что поверхностно знают себя. Стиль речи есть целостный образ личности, предносимый ею и оттого видный ей самой. Но он виден и другим. Он как бы существо особого рода, целостное явление, которое люди и воспринимают целостно. Личность поэта непосредственно воспринимается читателями только в стиле его речи; все другие восприятия его поэзии, причиняемые ее содержанием, образностью, идеями, архитектурою и пр., частичны и предопределены тем основным восприятием, целостным и потому – в отличие от этих – невыразимым. Так же действует речь оратора, преимущественно своим личным стилем, характер которого либо умаляет, либо волшебно удесятеряет силу заключенных в ней доводов. И то же наблюдается в обыденной жизни; словесный стиль человека, вместе со стилем его движений и наружности, образует тот целостно-воспринимаемый облик, который в общежитии определяет его судьбу.

* * *

Публикуется по: Гершензон М. Демоны глухонемые // Записки мечтателей. 1922. № 5. С. 127–135.

Дух и душа Биография двух слов

Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу.

А. С. Пушкин

Зачем понадобились русскому народу два разных, хотя и родственных слова для обозначения таинственной силы, незримо обитающей и движущей человека? А раз были созданы два и сохраняются доныне в постоянном употреблении, значит оба ему нужны. Другими словами, оба означают не один и тот же предмет, но два разных.