Избранное. Тройственный образ совершенства

Но обжорство отвратительно, любознательность же в ее высшем напряжении трогательна, потому что она именно – болезнь духа, потому что она в личности бескорыстна. Ученый, больной любознательностью, создает научное открытие, как больной моллюск – жемчужину. Как известно, лучшие жемчужины не имеют собственного цвета.

4

Русский привет расставания: «прощай!» удивительно хорош по смыслу. Прежде всего, не о чем-нибудь другом, а о прощении; и притом: не теперь однократно прости, но прощай непрестанно во все время разлуки; каждый раз, как вспомнишь обо мне, – прости, чем я тебя обидел. Уж наверное чем-нибудь да обидел: ведь я только человек.

Но как безобразно это слово по звукам! Пр и особенно щай. Пушкин писал: «Прощай, свободная стихия!» и к лошади: «Прощай, мой товарищ, мой верный слуга», – но в обращении к одушевленным существам, кажется, неизбежно употреблял более мягкое «прости», наперекор народному языку, который почти не знает «прости» в смысле привета: «Прости, он рек, тебя я видел», «Прости ж и ты, мой спутник странный».

Или «прощай» сделано нарочито-грубым и отрывистым, чтобы не выдать чувства, чтобы не дать проступить над губою стыдливой, жалкой, кривой улыбке?

Но и это прекрасное слово уже умерло. Оно высохло и затвердело.

5

Данте сказал: Multo humanius est sentiri, quam sentire, то есть человек гораздо более желает быть воспринимаемым, чем воспринимать. Ту же мысль еще лучше выражает французское речение: la joie d’etre cause. Наблюдение верное и глубокое! Стремление быть причиной – несомненно постоянный и сильнейший позыв человеческого духа, главный стимул всякой деятельности и всякого творчества. Жить изо дня в день, ничего не причиняя, – смерть, а сознание: я был причиной такого-то явления – самая сладкая награда человеку; вбив утром в стену гвоздь для полотенца, вы еще раза два в течение дня, проходя мимо, с довольным чувством взглянете на него. Та воля к власти, о которой говорил Ницше, есть в сущности только стремление занять такое положение в мире, чтобы иметь возможность быть причиною большого количества явлений, почти универсальной причиной. Всего яснее это побуждение, как основная пружина воли, обнаруживается в ребенке. Он стучит ложечкой по столу, чтобы чувствовать себя причиной звука; если вы выразите ему ваше неудовольствие, – он начнет стучать вдвое громче, потому что теперь к той первой радости присоединяется еще большая – знать себя причиною вашего душевного состояния. Правильная педагогика для раннего возраста должна быть всецело основана на учете этого закона. Для ребенка нет ничего слаще, как быть причиною душевных состояний, и сильный гнев – ему большая награда, чем похвала; он радуется преимущественно количеству вызванной им эмоции, которое знает тотчас и безошибочно помимо всяких внешних признаков. Поэтому ответное волнение воспитателя, но подлинное, не скрытое и не деланное, – как вожжи для ребенка; своим ответным чувством он легко может приучить ребенка к одним рядам проявлений и отучить от других.

И все же Данте неправ; в его изречении – лишь половина истины, и меньшая. Цель человека одна: восприятие, потому что восприятием он кормится, крепнет и утверждает себя; всегда восприятие, все лучшее, все высшее восприятие. А становясь причиной явления, он сам создает себе объект восприятия; итак, его радость быть причиной есть радость не творчества, а стяжания. Большинство восприятий вонзается в нас помимо нашей воли; не часто человеку приводится самому создавать себе объекты своих восприятий, потому он в этих случаях и рад, и горд. Цель человека – sentire, sentiri – только средство.

6

Все наши игры и почти весь спорт – борьба на победу. Футбол, лаун-теннис, крикет и крокет, бега и гонки, биллиард и кегли, карты, шашки и шахматы, – все до тончайшей из них – построены к одному концу – к победе. Наши игры – вражда, и конец их подобен убийству. Мы не играем, как дети, – чтобы играть; нам и в игре нужно то же возбуждение, которым нас охмеляет деловая жизнь: расчет и усилие на победу, сладость торжества над врагом; в игре, как в жизни, наше стремление одно: повалить противника и наступить ему на грудь пятою; партнер в игре – непременно враг. Я это живо почувствовал недавно, объявляя шах и мат моему сыну, честолюбивому мальчику; я понял, что делаю ему больно и что будь на его месте чужой и взрослый, я ликовал бы весельем победителя.