Избранное. Тройственный образ совершенства

Бог насадил в раю древо жизни и древо познания добра и зла. По Его замыслу нужно было, чтобы человек не ел от плодов обоих этих деревьев. Казалось бы, стоило только, создавая человека, вложить в него соответственный инстинкт – нежелание есть эти плоды. Но Бог не захотел или не смог создать его таким, – Он хотел или должен был создать его именно вполне свободным волею. И вот первое расхождение двух воль: Бог не хочет, чтобы человек вкусил от древа познания, человек захотел и вкусил. И дальше, что ни шаг, воля человека расходится с волею Бога. Человек живет, действует и устраивает свой быт по своему произволу; Каин убивает Авеля, весь род людской развращается пред лицом Бога, люди строят Вавилонскую башню, Авраам входит к Агари, чтобы родить себе сына, Содом и Гоморра оскверняют землю развратом, дочери Лота, одна за другою, ложатся с отцом; Бог бессилен направить заранее волю человека и предотвратить недолжный поступок. По выходе евреев из Египта Бог не решается вести их ближайшей и сытной дорогой – чрез землю Филистимскую: он боится, чтобы, наткнувшись на сопротивление, они не пожалели о своем уходе и не вернулись в Египет; поэтому он ведет их дальней и пустынной дорогой – к Чермному морю (Исх. XIII 17–18). А раз поступок совершен, Бог уже принужден считаться с ним; и сплошь да рядом Ему ничего другого не остается, как признать факт и еще облегчить человеку его последствия, так что нередко события складываются так: человек самочинно, наперекор воле Божьей, намечает себе новую дорогу и делает первые шаги, – и Бог в конце концов сам уравнивает ему своевольно начатый путь. Так, после грехопадения Адам и Ева, узнав свою наготу, сшили себе опоясанья из смоковных листьев: Бог научил их лучшему – сделал им кожаные одежды. Сотворив человека, Бог заповедал ему есть только растительную пищу, а потом, убедившись, что помысел человека всегда устремлен на злое, после потопа, разрешает ему и кровавую, мясную пищу (Быт. IX 3). Когда сыны Израиля приступили к Самуилу, требуя, чтобы он поставил царя над ними, – Бог грозою и ливнем показал им, какой великий грех они делают тем, ибо доныне Он Сам был им царем. И все же приказал Самуилу исполнить их волю, да мало того: еще Сам указал ему, кого избрать в цари, и прислал к нему Саула (1 Цар. VIII 6–9, IX 15–16, XII 16–20).

Между тем несомненно, что Он умеет и прямо воздействовать на волю человека; такие случаи нередки в Ветхом Завете. Сумел же он удержать Авимелеха, царя Герарского, от посягательства на честь замужней Сарры («Я не допустил тебя прикоснуться к ней» (Быт. XX 6)), умел многократно «ожесточать сердце фараона», умел внушить сыну Соломона Ровоаму пагубную мысль (3 Цар. XII 15), и десятки раз на протяжении библейской истории воздвигать на ослушного Израиля волю враждебных ему царей. Но, очевидно, так Он поступает только с людьми ничтожными в Его глазах, с теми, кто сам по себе не представляет для Него интереса, кем Он пользуется только как орудием; потому что изнутри подвигать волю человека – значит унизить человека до уровня низшей твари. Кем Он дорожит непосредственно, того Он не насилует духовно. Он ни разу не удерживает Израиля психически от идолопоклонства и других грехов; любимца своего Давида Он не удержал от вожделения к Вирсавии и от убийства Урии{150}, и т. д. и т. д. Очевидно, Его замысел может быть осуществлен только чрез людей свободной воли, и только такие нужны Ему.

С той минуты, как свободный Бог создал свободного человека, началось в мире единоборство двух свободных воль. Оттого обоим приходится трудно; Бог ежеминутно раздражается своеволием человека и, как сильнейший, больно бьет его за ослушание Себе; жизнь Бога полна огорчений и забот, а человек мучается, греша и терпя кару за грех. Лучше бы Бог совсем не дал ему свободы, как камню, потому что какой же смысл дать свободу и наказывать за пользование ею? А главное, зачем понадобилась Богу эта трудная и жестокая игра: одарить человека столь сладкой свободой – для того, чтобы муками заставить его в конце концов отказаться от нее?

Такова космогония Библии, грандиозная и простая с виду, глубоко-загадочная по смыслу. Нам надо понять, какой опыт, какое свое знание о природе вещей выразил в ней древний еврей.

VI