Избранное. В 2 т. Т. 2

— К сожалению, я не могу пригласить вас к себе, — сказала Матильда с улыбкой. — Мама еще ничего не знает. — Поколебавшись секунду, ока добавила: — Я ни с кем не хотела делиться своим счастьем.

Окрыленный этим признанием, Уэстон взял ее за руку.

— А когда мы ей скажем? Завтра?

Матильда молча кивнула.

Жизнь шла своим чередом. Стрекотали кузнечики; замолкали на секунду и снова принимались стрекотать; двое кузнечиков вдруг оказались совсем рядом с ними. Кое-где в траве уже зажглись светлячки.

Из кустов вылетела птица и быстро помчалась наискосок к лугу. Матильда замедлила шаг. Она посмотрела на Уэстона так, словно хотела удостовериться, действительно ли это он.

— В ваших глазах целый мир.

— Да, Матильда, в моих глазах ты!

Матильда улыбнулась, и с ее плотно сжатых губ слетел чуть слышный крик счастья, такого же глубокого, как горе. Она наклонила голову.

— У вас очень длинные волосы.

Прошло несколько секунд, прежде чем Матильда спросила:

— Вам это нравится?

— Разумеется, сударыня, — ответил Уэстон, так серьезно, что Матильда невольно рассмеялась.

Стемнело.

— Здесь? Хотите, сядем здесь? — спросила Матильда.

Уэстон расстелил свой плащ на опушке леса, это было любимое местечко Матильды. Во мху светилось несколько светлячков. Весь луг был усеян ими. Хор кузнечиков завел свою песнь.

— Здесь я часто сидела, когда мне было тринадцать.

«Ей было тринадцать», — растроганно подумал Уэстон и вдруг спросил:

— Когда мы поженимся? И где? Здесь?

— Здесь. Когда хотите.

— Я? Я хочу завтра!

Не разжимая губ, она снова вскрикнула, как вскрикивает человек только в минуту величайшего счастья.

— Вы очень любите меня?

Горестно сжатый рот Матильды в это мгновение блаженства так потряс Уэстона, что он не в силах был сразу ответить. Он притянул ее голову к себе и прижался виском к ее виску.

— Да, Матильда.

— Как тебя зовут?

— Георг.

— Георг. — Матильда упивалась звуком его имени — для нее это была сама жизнь. Потом она прошептала: — Пусть все будет, как ты хочешь. Я готова на все. Даже на смерть.

— О нет, Матильда, нет, — сказал потрясенный Уэстон, — мы проживем с тобой долгую, долгую жизнь.

— Для себя мне ничего не надо. Только для тебя.

Они сидели не шевелясь. Слышалось лишь их дыхание.

— Твои волосы пахнут так, как пахнет река вечером после дождя.

— Только бы они тебе нравились. Ведь они — твои.

Голова Матильды опять послушно склонилась к Уэстону, она невольно опустила ресницы и чуть приоткрыла губы. Уэстон поцеловал ее.

Мать не ложилась. Она шила Матильде еще одну жесткую ночную рубашку — таким рубашкам нет сносу.

— Пойдем! Посиди немножко со мной, — сказала Матильда и, взяв мать за руку, отвела ее к кушетке, — я должна тебе кое-что рассказать.

— Что случилось? — спросила мать, не отрываясь от шитья. По вечерам она охотно сидела в комнате дочери с работой в руках.

— Мама, завтра днем к нам придет гость. Ты должна его хорошо принять. Он — тот, кто прислал мне телеграмму.

«Надо сказать ей все сразу», — подумала Матильда.

— Только не пугайся, это мой будущий муж. Мы поженимся с ним в ближайшие дни.

Мать внимательно посмотрела на Матильду поверх очков, — казалось, она вопрошает, не сошла ли с ума ее дочь.

Но в глазах Матильды не заметно было лихорадочного блеска.

— Для тебя все это неожиданно. Для меня тоже, мама.

— Ты собираешься замуж? За того человека с острова Явы? За него?

Матильда кивнула:

— Да, это мой будущий муж.

Мать сняла очки.

— И ты сообщаешь мне об этом только сегодня вечером. А завтра днем твой суженый уже явится сюда?.. К чему такая спешка? Что за пожар? Разве так выходят замуж?

— Да, мама, так выходят замуж. Именно так!

— Вот как? Ты думаешь?.. А что это вообще за человек? Раз мы уже заговорили о нем. Что он собой представляет?

— По-моему, у него много овец. Кажется, целые отары.

— Он что, овцевод?

Матильда засмеялась; от смеха ее голова упала на грудь.

— Наверное, он и впрямь овцевод.

— Да перестань смеяться… Ты же взрослый человек.

— Но мне, мама, совершенно все равно, чем он занимается.

— Это далеко не все равно… Да и потом у нас в Швейцарии вообще нет настоящих овцеводов.

Матильда снова не могла удержаться от смеха.

— Так ведь он англичанин, мама. Английский скотовод, разводит овец. Или еще что-то, не знаю, что именно… Послушай, мама!

Матильда обняла мать.

Но мать отвела ее руку.

— Ты собираешься замуж за англичанина? За англичанина? Это дело нешуточное.

— Я выхожу замуж не за англичанина, а за него. Именно за него!

— Разумеется, за него! Но ведь ты говоришь, он англичанин.

— Да, англичанин. Но он такой же, как мы… у него такие же ноги, такие же глаза…

— Можешь смеяться надо мной сколько влезет. Выйти замуж за англичанина, за чужеземца — дело нешуточное.

— Да, это дело серьезное! Если бы ты только знала, мама, как это серьезно.

— Такие вещи редко кончаются добром. У нас в Швейцарии это не принято. Нет, не принято.

— Что же делать? Ведь на свете живут не одни только швейцарцы…

— Он что, какой-нибудь особенный?

— Он особенный, мама, особенный! Необыкновенный. Ты сразу поймешь.