Избранное. В 2 томах [Том 1]

Ханна тихонько провела кончиками пальцев по руке к плечу — на ней было ее выцветшее платьице без рукавов, — и по ногам от коленей вверх приятно пробежали мурашки.

Она застенографировала фразу: «Мы получили ваше предложение…», вновь машинально провела пальцами по руке, «настоящим сообщаем вам…» — и положила ногу на ногу. Это стоило ей немалых усилий. Ею овладела какая-то необычная и, пожалуй, даже приятная расслабляющая истома. Налитые свинцом ноги были словно из ваты. Теперь приятные мурашки не могли спуститься ниже колен.

Заскрипели ступеньки. Багровая волна захлестнула ее до самых волос и понесла к дверям, за которыми стоял Томас.

«Сбросить платье, как вчера вечером, все сбросить и прижаться к нему. А потом пусть убивает. Тогда уже все равно. Тогда пусть хоть задушит».

Молча стояли они возле кровати. Говорили лишь взгляды и кровь.

Томас принес первые розы из своего сада. Два бутона только начали раскрываться.

Она приколола мокрые розы к плечу. Для этого ей пришлось поднять руку.

Томас, не в силах устоять против искушения, припал губами к темной впадине. Мгновенно она скользнула вниз, на колени. Ему пришлось перешагнуть через кольцо ее рук.

В доме царила тишина. Даже восьмидесятитрехлетняя тетушка спустилась с пятого этажа и проковыляла чуть ли не через весь город к трактирчику на мосту, желая доказать себе, что проживет еще немало.

Ханна пошла вниз на кухню сварить кофе и достать чашки. Но с полдороги вернулась, ей показалось, что, если оставить дверь в светелку открытой, она будет ближе к любимому.

Томас стоял перед кроватью и с нежностью глядел на подушку, которой касалась ее щечка, и снова сознание ответственности взяло верх над обуревавшим его желанием.

Годами юнец, Томас разумом был мужчиной. Он знал, в какое трудное положение попадет Ханна, если он поддастся своему желанию, и в то же время понимал, какая опасность грозит и возлюбленной и ему самому, если он пересилит себя.

Мысль, что пылкость этой рано созревшей, но младенчески невинной девушки может толкнуть ее в объятия доктора Гуфа, доводила его до холодного бешенства, и он готов был уничтожить соперника, так как далеко не был уверен в его порядочности.

Томас прислушался. Внизу на кухне гремели чашками, а раз хозяйничала Ханна, он и это воспринял как ступеньку к счастью.

Но вот он услышал ее шаги на лестнице. Она что-то напевала.

«Расцвела и тянется беззаботно к жизни, упоенная сознанием своей красоты, а ведь может невзначай попасть в беду, погибнуть. Ибо все в конце концов зависит от мужчины, и выбор сплошь и рядом в руках самой судьбы, чье бремя непосильно для иных плеч, — думал девятнадцатилетний мудрец, которому преждевременная жизненная мудрость только затрудняла жизнь. — Непременно с ней переговорю. Непременно!»

Окрыленная восхищенным взглядом Томаса, Ханна все выше поднимала на ходу поднос, пока подбородком не коснулась его края и все: руки, плечи — не образовало линию безупречного изящества.

На крохотной кушетке между влюбленными не оставалось и дюйма свободного пространства. А когда Ханна стала разливать кофе, придерживая крышку кофейника кончиком пальца, Томас подумал: «Будь я кинорежиссером, я сперва показал бы крупным планом только вот это, ее пальчики, потом постепенно всю руку до краешка рубашки. Уж тут каждый зритель ощутил бы ее прелесть. А когда затем на экране появилась бы головка, рот, девичий лоб и этот взгляд ее, а шейка, шейка! Такая тоненькая. Вот она склонила головку».

— Пей! — Ханна выпятила губки, чашки были очень маленькие. — Вкусно?

— Очень! — Он еще и не прикоснулся к кофе.

С поразительным единодушием оба в один и тот же миг вновь очутились на уже завоеванной накануне территории, причем Ханна сама со вздохом облегчения обвила рукой шею возлюбленного. Поцелуй имел всю прелесть новизны и был ничем не хуже того, первого, на островке. Еще вчера они открыли, сколь многообразны поцелуи. Сегодня они изобрели еще несколько новых и пробовали их сладость, чередуя их с уже известными. При этом они обнаружили, что, меняя последовательность, можно и с этим запасом достигнуть почти неисчерпаемого разнообразия.

Кушетка была слишком мала для двоих, в сущности это было кресло, высокая спинка которого постепенно переходила в сиденье.

У них уже выработалась своя любимая поза. Как накануне в лодке, Ханна опять сидела у Томаса на коленях, положив головку на его локоть. Так она чувствовала себя в безопасности, а он обретал веру в себя и наслаждался тем, что охраняет любимую.

Розы у плеча мешали. Потянувшись к его губам и ощутив с досадой эту помеху, она бесподобно наивным и грациозным жестом нетерпеливо отцепила их и снова заняла прежнее положение. При этом платье соскользнуло у нее с плеча.

Достаточно невинной девушке оголить плечо, и она уже кажется обнаженной!

От основания стройной шейки, как бы сохранявшей еще след вычерченного циркулем круга, линия плеч благородным изгибом уходила назад и вниз, чтобы сомкнуться затем с мягкой округлостью руки.