Когда старое было разрушено, народ резонно обратился к большевикам: «Что дальше? Светлое будущее уже наступило или скоро наступит?» Большевики задумались, так как прежние лозунги: «Грабь, режь, убивай!» не работали и даже в ряде случаев обернулись против самих, большевиков, вспыхивали стихийные крестьянские бунты. Нужна была новая идея, которая объединила бы всю страну. Большевики в этой области провели целый ряд экспериментов. Например, в двадцатые годы всерьез обсуждалась идея половой свободы как формы новой коммунистической морали, но закончились эти эксперименты при Сталине формированием иной идеи, как общественной, так и личной. Эта идея была весьма незатейлива: обществу предписывалось беспрекословно верить и подчиняться вождю, каждому гражданину – соблюдать особый «Кодекс строителя коммунизма». Эта «сталинская» модель нравственности была сродни викторианской, пуританской морали, но, как ни странно, она не оказалась ханжеской, показной. Очень силен был страх перед «карающей рукой» государства, любые отклонения от общепринятой линии наказывались очень сурово. К тому же, в людях еще не остыл революционный энтузиазм, перешедший в новую фазу – созидательную. В личной жизни людей это ознаменовалось укреплением семьи, увеличением рождаемости.
Новая модель подразумевала гармонию тела и сознания, насаждался культ здоровья, физической культуры. Все это действительно было нравственно, однако имелась и другая сторона медали – разрушались храмы, были запрещены все «чуждые» философские изыскания, вся великая русская культура выродилась в затравленный соцреализм. Полнились лагеря, тюрьмы – и это казалось нормальным, потому – что духовно народ ничто не поддерживало. Люди превращались в более или менее сытое организованное стадо, которое растят на убой, и надобности в формировании нравственности вроде бы и не было: люди не роптали, хозяин был доволен. Но обстановка в мире менялась стремительно. Запад был одержим идеей поработить Россию, растоптать ее. Вначале предпринимались попытки совершить в России духовную диверсию, Папа Римский заигрывал с Советской властью, предлагал свои услуги. Но это не прошло. Тогда Запад стал готовиться к войне, но общество, усыпленное идеей «классовой солидарности», оставалось к этому равнодушным, и в момент настоящей угрозы, могла разразиться настоящая катастрофа. Тогда в спешном порядке стали изыскивать пути духовного воздействия на общество, определять для народа некий главный ориентир, и такой ориентир нашелся – патриотизм. Большевики-интернационалисты спешно уничтожались Сталиным, появились лозунги о любви к Отечеству, об уважении к славе предков. И руководители СССР попали в точку: патриотизм объединил советское общество, стал знаменем перед лицом надвигавшейся угрозы.
Это произошло потому, что патриотизм, любовь и уважение к Отчизне исстари были свойственны русскому национальному характеру. Любовь к Родине в русском человеке «абстрактна» т. е. не поддается объяснению и анализу с точки зрения западного человека, который любит Родину, если она хорошо платит, если удобно и сытно жить – «Родина там, где деньги». Западный человек космополит по натуре, а русский патриотизм – это проявление духовности, высшая, «казуальная» особенность, которая и помогла народу выстоять и победить в Великой Отечественной войне. И даже чрезмерная жестокость властей к предателям и просто пленным, интернированным была понятна народу, потому что освящена высшей по тому времени, духовностью – патриотизмом.
После смерти Сталина и прихода к власти Хрущева были сделаны попытки несколько «ослабить узду» через разрешение некоторых нравственных «изысков», прежде считавшихся чуждыми. Основным знаменем остался патриотизм, в личной жизни каждому по-прежнему предписывалось блюсти «кодекс коммуниста», но в области культуры, искусства наступила «оттепель». Были допущены новые формы самовыражения людей: джаз, абстракционизм, авангардный театр, «проблемное кино».
Люди вздохнули свободнее. Это было своеобразной отдушиной, возможностью более открыто излагать свои мысли, взгляды, открылась новая сторона морали, уже забытая, мораль для «домашнего пользования», «для кухни». На высшем уровне господствовали все те же богоборческие, материалистические принципы. Хрущев поднял новую волну гонений на церковь. Итак, допускалась духовность, но лишь материальная, это было в какой-то мере парадоксально, поскольку диалектический материализм отрицает мистическое, духовное. Но все же коммунисты вынуждены были считаться с наличием у человека души.