Избранное в двух томах. Том 2

Вспоминается образное выражение «Ярче тысячи солнц» — так назвал свою

книгу о создании американской атомной бомбы ученый и писатель Роберт Юнг.

Не знаю, как насчет тысячи, но то, что тени от света, источаемого огненными

струями поднимающейся ракеты, заметно гуще, чем тени от старого доброго

солнца, уже довольно высоко висящего над пустынной степью, — это факт.

«Затмить солнце!»—так издавна говорили люди о затее, безусловно

невыполнимой. Оказывается, человеку по силам и это.

А ракета быстро уходит вверх. Теперь мы видим ее уже в другом ракурсе —

больше снизу, чем сбоку. Блоки работающих двигателей первой ступени

смотрятся как огненный крест.

Крест этот быстро уменьшается. Утихает и шум ракетных двигателей, он

теперь воспринимается не как рвущий барабанные перепонки грохот, а как

вибрирующий треск какого-нибудь нормального, вполне земного —

автомобильного или даже мотоциклетного — двигателя.

А ракета уже «ложится на программу» — так называют старожилы

космодрома момент, когда носитель, поднявшись на несколько сотен метров

вверх, начинает плавно наклоняться, искривляя траекторию своего полета.

Ракета все дальше уходит в зенит. Мы беремся за бинокли.

— Смотри внимательнее. Сейчас отделится первая ступень, — подсказывают

мне.И в ту же секунду вокруг ярко горящей в небе точки возникают четыре

симметрично отходящие от нее маленькие палочки. Первая ступень сделала свое

дело. Это ее блоки с опустевшими баками отделились от ракеты и вскоре упадут, сминая раструбы двигателей, на землю в безлюдной степи где-то в десятках

километров от нас.

172 Маленькая светящаяся точка — ее уже с трудом видно и совсем не слышно

— стремительно перемещается по небу на северо-восток, к Сибири, к Камчатке, к

Тихому океану.

В дальнейшем я повидал еще не один космический старт. Вылет первого

«Востока» с человеком на борту наблюдал из бункера управления пуском и, хотя

собственными глазами ничего в тот раз не видел, нигде не мог бы чувствовать

себя больше в центре событий, чем в этом месте. Не говоря уже о полноте

информации, оперативно стекавшейся отовсюду именно сюда, в бункер..

Несколько пусков смотрел с наблюдательного пункта, значительно более

удаленного от стартовой позиции, чем измерительный пункт; это как бы

расширяло перспективу: ракета с самого первого момента не висела над головой, а шла по хорошо видимой сбоку траектории. . В общем, любая точка, откуда ни

смотри, имела свои преимущества и свои минусы.

Но ни один из последующих виденных мною пусков, каждый из которых был

чем-то замечателен, не затмил в моем сознании, в том, что называют «памятью

сердца», того первого, увиденного мной девятого марта шестьдесят первого года, космического старта!

Ракета улетела. Я опускаю глаза.

Беспомощно раскинувшиеся — будто вся опустевшая стартовая позиция с

недоумением развела руками, — обожженные, закоптелые фермы выглядят

сиротливо покинутыми.

Ракета ушла в космос.

— Как вас тут устроили? — спросил меня Королев дня через два после того, как мы прилетели на космодром.

Вопрос этот был отнюдь не праздный. Размещение множества людей, съезжающихся на очередной пуск, ставило перед администрацией космодрома

немало проблем. Все помещения заполнены и переполнены. Единственное

исключение — стандартный одноэтажный финский домик. Еще совсем недавно в

нем, ныне пустующем, жил, приезжая на космодром, Главнокомандующий

ракетными войсками стратегического назначения Главный маршал артиллерии

Митрофан Иванович Неделин. Чуть больше полугода назад — в октябре 1960

года — он погиб здесь при взрыве ракеты на стар-

173

товой позиции. Добрая память о нем среди старожилов космодрома еще совсем

жива.Но никто не почувствовал, чтобы эта память была хотя бы в малой степени

задета, когда 11 апреля 1961 года в этот домик поселили Гагарина и Титова и он

из «неделинского» превратился в «домик космонавтов». А со временем стал, как

и стоящий рядом точно такой же домик, в котором жил Королев, мемориальным.

Казалось бы, оба этих скромных домика должны теряться среди воздвигнутых за

прошедшие с тех пор годы на космодроме построек, гораздо более авантажных.

Но нет, не теряются!.

Помещение в общежитии для приезжих, где меня поместили, обладало —

если, конечно, не считать, по крайней мере, двукратной перенаселенности —

всеми приметами «первого разряда»: зеркальным гардеробом, ковровыми

дорожками, никелированными кроватями. Правда, почему-то отсутствовала

репродукция шишкинского «Утра в сосновом лесу»..

Стоявший тут же на тумбочке телефон я, как разно и мои соседи по комнате, воспринял поначалу без излишних эмоций — как положительных, так и

отрицательных. Эмоции возникли после того, как телефон начал звонить. Причем