Избранное в двух томах. Том первый

Парфенов плохо знал Купцианова. Правда, он уже давно приметил вежливого и предупредительного майора. Он казался ему аккуратным, исполнительным командиром. Но Егоров всегда заслонял своей фигурой приятного Вениамина Петровича.

— В полку осталось два батальона, да и те не полного состава, — пожаловался Купцианов.

— Нет каких-либо известий от Арыстанова? — поинтересовался Парфенов.

— Нет! Думаю, что мы лишились батальона.

Генерал спросил:

— Как же так — потерять батальон?.. Не иголка ведь, упавшая в воз сена.

— Да, мы сами виноваты, — согласился Вениамин Петрович.

— Но и обстановка была сложной, — сказал генерал, — отжали, отрезали. Надо уметь пожертвовать бородой, чтобы спасти голову. Потеряли батальон — спасли дивизию... А вы все свое: «виноваты, виноваты». Там, где все виноваты, там никто не виноват. Но у меня теплится надежда на возвращение этого батальона. Батальон не отделение, не взвод.

— Я тоже не теряю надежды, — сказал Купцианов. — Арыстанов неплохой командир. Но слишком уж вспыльчив, своеволен, всегда поступает по-своему. Нужно сдерживать его.

— Разве своевольничал? — удивился генерал.

— Бывало, делал наперекор. Упрям, как черт. Разве выйдет что-нибудь путное из человека, если к его недостаточным знаниям приплюсовать упрямство и самонадеянность. Я предвидел, что он когда-нибудь нарвется на крупную неприятность.

Парфенов искоса наблюдал за Купциановым. «Теперь понятно, какой ключ подобрать к твоей душонке, — подумал генерал. — Больше следовало бы сожалеть о загубленном батальоне, чем охаивать и наговаривать на человека, которого, может быть, и в живых уже нет».

— В последнем бою, ослушавшись моего приказа, проявляя неуместную храбрость, запоздал отойти. Показная храбрость может привести к преступлению, — сказал Купцианов.

— Вы приказ отдали по телефону? — Парфенов посмотрел на Купцианова тяжелым суровым взглядом.

— Нет, посылал человека, — ответил Купцианов, смутившись.

— Вы уверены, что связной доставил приказ? — Пристальный взгляд генерала и недоверчивый голос заставили Купцианова сказать правду.

— Обстановка была слишком сложной... Не знаю точно, доставили приказ или нет.

Генерал поднялся с места, неизвестно к чему проговорил:

— Каждый хочет ездить на лошади начальника.

XII

Жена лесника перепугалась, увидев из оконца воровато подбиравшихся к ее дому солдат. А когда распознала своих, засуетилась.

— Ах вы, мои голуби сизокрылые! Совсем, поди, закоченели на лютом морозе. Отогревайтесь, — приглашала старуха, сухим валежником проворно растапливая печь.

В избушке лесника стало жарко. Солдаты, измученные тяжелой дорогой и зимней стужей, размякли в тепле, укладывались спать на полу.

— Сейчас наварю вам супу. Поди, изголодались. Наверное, и горячего-то не ели давненько... Раненым можно дать по кружке горячего молочка.

Ержану не хотелось ни думать, ни двигаться. Отяжелело тело. Он тупо смотрел перед собой. Рубленая избушка почернела от копоти. В темном углу из рамы, украшенной фольгой, с кротким выражением ласково глядел на него Иисус.

Он обвел взглядом стену избы, увидел портрет Ленина, обрамленный венком бессмертников, а под ним фотографии двоих парней в пограничной форме. Проследив за взглядом лейтенанта, старуха решительно сказала:

— Уйдете, ничего не сыму, ни сынов, ни Ильича, нехай убивают.

Запах шипящего сала, доносившийся от печи, щекотал ноздри, разжигая аппетит. У маленького столика, черного от пролитого на нем жира, Раушан чистила картошку, сбрасывая ленточки очисток в ведро.

— Сколько лет-то тебе, милая? — спросила старушка девушку.

— Девятнадцатый пошел.

— Совсем зелена, а моей Люде в этом году исполнилось двадцать.

— Где же ваша дочь? — Раушан оглянулась по сторонам, словно надеялась увидеть хозяйкину дочь.

— В Ленинграде учится в лесном институте. Родилась и выросла в лесу, поэтому собирается стать лесничим. Давно уже не было письма. А теперь и подавно не будет. Ведь мы теперь проживаем на земле, захваченной немцами. — Старуха тяжело вздохнула. — Лишь бы жива была, бедняжка. Время-то какое окаянное. Говорят, их город тоже бомбят.

— Не переживайте, мама, — попыталась успокоить женщину Раушан.

— У тебя-то мать жива? — спросила старуха.

— Жива. Только далеко отсюда, в Алма-Ате. Знаете такой город?

Казан с водой закипел в печи. От него повалил пар.

— Мужчинам еще так-сяк, но девушке тяжело на войне.

Старуха оглядела спящих солдат.

— Полежи и ты, милая, отдохни, пока я состряпаю.

Ержан встал, уступил свое место Раушан.

— Вот наконец нашелся совестливый молодой человек, — улыбнулась старуха.

Дождавшись, когда Раушан уляжется, старуха подвинулась к Ержану и лукаво спросила:

— Невеста твоя, что ли?

Ержан отрицательно покачал головой, но по глазам старухи понял, что та не поверила.

От зорких глаз женщины не скрылась печаль, омрачившая лицо Ержана, и она поняла, что в его отношениях с девушкой случилось что-то неладное. Она ласково взглянула в лицо Ержану, шепнула ему на ухо:

— Хороша девка!

— Пойду проверю посты, — нарочито громко сказал Ержан и вышел из теплой избы на мороз.