И вдруг крикнул:
— Так нельзя!
И от этого окрика точно мешок свалился с его плеч. Ержан встряхнулся и некоторое время стоял, с недоумением глядя вперед.
Война надвигалась, сотрясая землю, тяжко переставляя свои грузные скрипучие ноги. Вот ее рука уже протянулась к Ержану, схватила за ворот. Дышать стало трудно. «Что бы ни случилось, только бы поскорее!» — сказал себе Ержан и судорожно вздохнул.
Томительно было ждать опасности, какой еще никогда не переживал. Тело какое-то чужое и словно живет само по себе. Так чувствует себя новичок на ринге, когда его противник, опытный хитрый боксер, заставляет долго ждать боя. У Ержана было ощущение, будто он тает, как снежная баба. В таком состоянии он столкнулся с Борибаем.
— Рою командный пункт, товарищ лейтенант, — сказал Борибай, опершись на лопату.
На лице — ни тени беспокойства, голос ровный. Кажется, он и на минуту не задумывается над тем, что мучит Ержана. Отстегнув ремень, Ержан спрыгнул в траншею, взял лопату. Через несколько минут, увлеченный работой, он позабыл о своих тревогах. Куда девались расслабленность, вялость. Мышцы окрепли, налились силой. Вот таким образом открылась ему извечная истина: только работа отвлекает человека от душевных невзгод и заставляет позабыть о грозящей ему опасности.
Ержан не давал себе роздыха. Обошел взвод, сделал распоряжения, снова взял в руки лопату. С виду Ержан хоть и производил впечатление подтянутого, энергичного командира, но сегодня он основательно раскис, распустил вожжи. Что бы ни делал в этот день, ему не хватало собранности, уверенности, а главное — не доводил дело до конца. Работает на совесть и вдруг ослабнет. Ему не удавалось сохранить контроль над собой: то придерется к солдату, роющему землю, то похвалит за усердие, то учинит разнос.
Бондаренко работал неторопливо, загребая землю полной лопатой. Ержан крикнул ему:
— Расторопней действуй!
Осмотрел его ячейку и тоже остался недоволен:
— Бруствер слишком высок, сделай ниже.
Бондаренко исподлобья посмотрел на командира:
— Есть, товарищ лейтенант. — И снова принялся за работу. Ержан нашел недоделку и в пулеметном гнезде Картбая.
— Вот как разделаюсь с траншеей, поправлю, — ответил Картбай.
Кожека, который старательно копошился в земле, Ержан до смерти напугал окриком.
Наконец, дав нагоняй всему взводу, Ержан сел покурить, призадумался. Черт знает, что это делается с ним! Бойцы работают, не щадя своих сил. Его придирчивость не то что неуместна — просто смешна. На его окрики солдаты отвечали: «Есть, товарищ командир», но только сейчас Ержан понял, в какое неловкое положение он себя поставил. Они говорят: «Есть, товарищ командир», а думают: «Не мешайте вы нам дело делать».
Все это так. Но должен же он руководить взводом! Это его обязанность. И он снова начал обход окопов. Натолкнулся на беспечно курившего Добрушина. Сержант, увидев командира, не слишком-то растерялся: передвинув самокрутку в угол губ, взял лопату и медленно поднялся на ноги. Не скрывая, что все это делает для отвода глаз, Добрушин прикрикнул на своих солдату
— Пошевеливайтесь, други милые!
В других местах глубина окопа достигла уровня плеч, на этом участке не доходила и до пояса. Сержант Добрушин сделал вид, что сердится:
— Да что вы, други, без ножа меня режете?
— Работаем. Разве не видите?
— Черта лысого я вижу! Где окоп?
— У вас под нотами, товарищ сержант.
Ержан не выдержал, закричал:
— И это вы называете окопом? Даже арык, и тот роют глубже!
Добрушин сказал с внезапным добродушием:
— Ладно, обойдемся. Дело временное. По всему видно, долго мы здесь не засидимся.
То, чего не договорил Добрушин, Ержан понял, но он, не ожидавший такого ответа, опешил, и что-то недоброе почудилось ему в этом человеке.
Он спросил каким-то чужим напряженным голосом:
— Как понимать твои слова?
— Разве мы не пойдем в наступление? — ответил Добрушин, словно только это и хотел сказать своими словами: «Долго мы здесь не засидимся». С ним произошла разительная перемена: голос окреп, и весь он как-то подтянулся и принял бравый вид. Ержан смотрел на него с изумлением. Попробуй скажи ему: «Добрушин, ты сейчас врешь». Как это доказать? А Добрушин врал, в этом Ержан не сомневался. Вот уж подлинно: чужая душа — потемки.
Взбешенный своей беспомощностью, Ержан с гневом взглянул на Добрушина и пошел прочь, но не удержался и оглянулся: Добрушин, ехидно усмехаясь, смотрел ему вслед.
Послышался голос:
— Вижу, настроение — не ахти?
Пробираясь по траншее, Ержан встретил Василия Кускова. Лицо политрука было серьезно.
— Настроение в норме. Отклонений нет.
Хотя Ержан старался говорить так же спокойно, как политрук, но голос звучал неуверенно.
— Если такая у тебя норма, то... поздравить не с чем.
Ержан поглядел на политрука, стараясь поймать шутливую интонацию в его голосе. Но взгляд Кускова был холоден и губы сжаты. Он в упор спросил:
— Ты что же, с таким настроением считаешь себя командиром?