Избранное в двух томах. Том первый

Отношения Ержана и Василия Кускова были ровные. Они не дружили, но и не ссорились. Кусков — политрук роты, Ержан — командир взвода, подчиненный политруку. Однако Ержан старался держаться подальше от Кускова: рядом с ним собственные недостатки выпирали как-то резче. Политрук никогда не повышал тона. Но сделает замечание своим ровным голосом — словно на больное место надавит. Уали совсем другой. Осторожно, ласково погладит больное место, и любое огорчение забудешь. Вот такого бы политрука к ним в роту.

— Что ж, подумай над тем, что я сказал, — проговорил Кусков. — Времени на размышление у нас осталось мало.

Твердыми шагами Кусков пошел по траншее. Ержан молча смотрел ему в затылок; чувствовал он себя так, словно его раздели догола.

Вскоре пришли Купцианов и Мурат. Они обходили передовую. Купцианов не стал себя утруждать и не спустился в окоп. Он медленно оглядел окрестность и, рукою показывая на извилистую линию окопов, заговорил с расстановкой:

— Товарищ капитан, вы чересчур вырвались вперед. Разумнее было рыть окопы у самого леса.

В Мурате заговорило его упрямство, он резко оборвал начштаба:

— С какой точки зрения разумнее? Удобней удирать?

Купцианов вздернул подбородок, брови у него сошлись на переносице. Но он взял себя в руки и попытался улыбнуться:

— Нет. Я думал о более удобной доставке боеприпасов. К тому же мы не в наступлении, если не сказать — в отступлении. Короче говоря — мы в обороне.

Он цедил слова сквозь зубы, не скрывая иронии.

— Я хорошо разбираюсь в обстановке, — сказал Мурат, хотя хотелось крикнуть: «Здесь мне придется воевать, а не тебе!» Но он этого не сделал, только сказал:

— Там мы пророем второй пояс обороны.

Люди копошились на дне траншей, взлетала земля, выброшенная лопатами, торопливо пробегали связные, все было буднично. А небольшая кучка командиров, стоявшая поодаль, напоминала картину художника-баталиста, так она была торжественно живописна. Вскоре Купцианов с группой отделился от других и двинулся дальше. Мурат пошел вдоль окопов.

Завидев командиров, направлявшихся в его взвод, Ержан вышел навстречу. Комбат принял рапорт, поздоровался за руку. Он был собран, подтянут, чисто выбрит, хромовые сапоги блестели.

— А ну, показывай свое хозяйство, — сказал Мурат с живыми искорками в глазах. — Сегодня такой уж день, выкладывай, все, что умеешь.

У края окопа их нагнала Раушан. Переводя дыхание, она доложила:

— Товарищ капитан, санитарный пункт готов.

Раушан... Как же это? В заботах и волнениях сегодняшнего дня он, кажется, ни разу о ней не вспомнил. Он смотрел на девушку так, словно давно видел ее, очень давно. Чуть дрожат кончики пальцев, поднятых к виску. Или Ержану это чудится? Конечно, она тоже работала лопатой — под ногти набилась земля, рука грязная. Лицо обветрилось, погрубело, утратило былую прелесть, глаза как-то болезненно щурятся. Ворот гимнастерки слишком широк, голенища кирзовых сапог хлопают по икрам, явно не по мерке. Было что-то трогательное в этой изменившейся Раушан, что-то вызывающее жалость. Ержан смотрел на нее, и вдруг холод пробежал по его спине. А если угодит под снаряд?.. Он вдруг ясно представил себе, как она лежит ничком на земле, без кровинки в лице, и ее безжизненные пальцы зарылись в пыль. Что такое его любовь в этих огромных пространствах, по которым ходит неистовая смерть, — ничтожная крупинка счастья или неодолимая сила, над которой не властны ни пулеметы, ни бомбы, ни снаряды?

Мурат не заметил, как Ержан переменился в лице. Ему хватало и своих забот. Он сказал Раушан:

— Хорошо, я зайду на санитарный пункт. Взгляну.

— Разрешите идти, товарищ капитан?

Он мельком взглянул на Раушан, когда она уходила, неловко ступая в своих огромных сапогах. Быть может, он тоже подумал: «Как попал этот цветок в свирепую вьюгу?» Ержан перехватил его взгляд. «Он тоже боится за ее жизнь», — и снова Ержана охватил страх за Раушан, такой непобедимый страх, словно она заранее была обречена на смерть.

В таком тяжелом состоянии Ержан шел за Муратом. По траншее они добрались до Картбая и Кожека, которые рыли пулеметное гнездо. Картбай, закончив свое дело, был занят маскировкой бруствера. Кожек возился в проходе, соединявшем гнездо с траншеей. На его лопату налипла вязкая намокшая глина, работать было тяжело. Он безуспешно старался сбросить этот изнурительный груз.

При виде командира Картбай вытянулся, доложил:

— Товарищ капитан, боец Кулбаев роет окоп!

Сильные движения тела, полные жизни глаза, картинные усы показались Мурату знакомыми. Где он видел этого человека? У Мурата была хорошая память на лица, ко на этот раз она ему изменила.

Досадуя на себя, Мурат сказал:

— Перестарался, друг. Во время работы докладывать не положено.

— Есть, товарищ командир! Окоп готов, только и осталось, что подкосить фрицев под корень.

Мурат спрыгнул в окоп.

— Похоже, они собираются добровольно лечь под твою косу. Все от тебя зависит. Вожак верблюдов, который не перешел брода, от срама не убежит. Помни!

Мурат, обследовав ячейку, сказал:

— Сработано неплохо. Теперь дело за тем, как воевать будем.