Избранные

Но тут же усекаешь: она давно догадалась, что ты хотел повернуть свою голову и взглянуть на нее.

Короче, опять назад отваливаешь, заговорить не решаешься, со своим скудным запасом слов, проклятой стеснительностью пропускаешь счастье.

А она сама, может, была бы не прочь познакомиться. Смотрю на развевающиеся концы шарфа, но и другое замечаю. Еще когда в лицо взглянул, увидел, что смотрит она вдаль. Значит, идет просто так, а не по делу направляется. Туфли самые модные надеты, а ноги как бы сзади остаются — не они ее несут, а она их за собой тянет.

А платье? Не она в платье, а платье на ней. А шарф сзади волнами полощется…

И чего я со своей идиотской стеснительностью? А все моя работа, нет в ней порядочной надежности, не то что будущности, романтичности.

И вдруг тип подлетает запросто, как бабочка, и начинает ей чего-то говорить. И все время поворачивает к ней свое лицо. А лицо-то у него как у того, который последний раз стрелял в американского президента. Можете себе представить? Сами понимаете, не может быть он прелестью, раз похож на убийцу президента!

И стал он с ней разговаривать, а руки в карманах своей моднющей куртки держит, локтем чуть-чуть ей руку подталкивает.

Была бы у меня приличная работа, я бы тоже мог куртку себе купить.

Я, значит, остолбенело на все смотрю, что же мне еще делать? Не мчаться же его отталкивать.

А она сразу вспорхнула, так и воспрянула, встрепенулась, приосанилась. Идти стала совсем по-другому. Будто по облакам ступает и не вязнет в них, представьте себе.

А я, значит, должен сзади плестись, их разговор урывками слушать. А они и не замечают, что их подслушивают, настолько увлечены.

В былые времена выхватывали шпагу на моем месте, и становилось все на свои места. После надо было руки добиваться, в противном случае — лечь к ее ногам, и дух вон.

Но шпаги никакой у меня нет, а что у меня есть, одна моя пустопорожняя работа?

Слышу, этот, похожий на убийцу американского президента, говорит:

— Хотите, я вам книжку подарю? (Ну и нахал!)

— Зачем? — говорит она.

— А что? — спрашивает он.

Она, заинтересовавшись, спрашивает:

— Какую книжку?

— Свою.

Она поворачивает к нему голову, и я вижу ее восхищенное лицо и его гирландайский профиль. На ум пришло, а гирландайский я не знаю что…

— Я поэт. Гм-гм… — И вовсю семенит с ней рядом, похожий на убийцу американского президента.

А я сзади плетусь, как паршивая овца. Она все время смотрит на него, но один зрачок и на меня направлен. Бесспорно, я ее тоже интересую, она уже имеет меня в виду.

— Не верите? — говорит он.

— А где у вас книжка, покажите, — говорит она.

— Хотите, сбегаю? Пошли вместе, — говорит он.

Она смеется.

И болтают себе и идут, — надо же, во дают! И глупость ведь несут, ну и гуси, а главное, вместе.

Облек, окутал, обволок ее своими словесами. Ну и напор, надо же! Улыбки из нее брызжут фонтанами.

Как бы мне к ней все же пробиться через его оболочку, через его сильное влияние и ее внимание на себя переключить?

Я бы тоже мог предложить ей какую-нибудь дефицитную штуку. Достал бы где-нибудь, подумаешь…

И я смело подхожу (наконец-то, смелей же!) к ней с другого бока, и мы шагаем втроем. Пока еще мое положение идиотское, и я как чучело гороховое, но надо же что-то смелое дальше предпринимать.

Если долго идти втроем в ногу, меня или за своего примут, или могут от меня вовсе убежать. Предпринимай же что-нибудь скорее! Скажи ей пару слов.

— Я где-то вас видел… — говорю ей нетвердым языком.

Но все же! Начало положено. Не валяй дурака, не упускай, раз ввязался.

И тут она подарила мне улыбку. Идет гордо, словно плывет, и ей ничего не стоит, голову на своей замечательной шее держит высоко и прямо.

А я иду, словно в жизни никогда нормально не ходил и словно в армии нас не учили.

А она уже глядит по сторонам, ищет глазами, нет ли где еще третьего балбеса.

Но больше никто не идет, это точно.

— Почему я вас должна помнить? — говорит она мне.

— А я вас помню, — говорю.

— Вы — меня?

— Я — вас.

Ужасно примитивно, конечно, но отвлек же я ее от этого типа, похожего на убийцу американского президента.

— Где же? — говорит она.

— Раньше его, по крайней мере! — ору я и смотрю на нее, а потом на него смотрю таким взглядом, какого только и заслуживает убийца американского президента.

А на самом-то деле, он и в тире, наверно, не стрелял. Какая, к черту, пневматическая винтовка или пистолет с оптическим прицелом; он тем более должен уйти.

Она говорит:

— Ну что вы, мальчики?

А он говорит мне:

— Ну что вы к женщине пристали, куда вы лезете? В чем дело, собственно говоря?

Он заметно берет себя в руки, встает в вызывающую позу и спрашивает:

— Вы что? Действительно с ней знакомы? Не были вы с ней знакомы, понятно! И лучше помолчите!

И такую рожу сделал!

Она обоим нам говорит:

— До свиданья, мальчики!

— Я раньше вас был с ней знаком! — кричит он.

Она смеется:

— Ах, рассмешили вы меня, мальчики! Прямо как в оперетте.

Я говорю:

— Ну хорошо, я ее не знаю, приятель, но ведь и вы ее не знаете. Чего же вы голову морочите!

Он отвечает:

— Правильно, я ее раньше не знал, но и вы не знали.