Выступив из берегов, эти нищие, эти «лишние и добавочные» идут навстречу своему великому «я», своей божественной сути. И чем меньше они имеют земного, тем больше их дух…
Они растут по мере своих потерь, вырастают из потерь своих… Их душа вела их за окна, за мир, за вещи – за все границы. Они призваны к безграничности. И как ни недоумевают те, оставшиеся на берегу, как ни увещевают Иова его друзья, как ни учат, как ни урезонивают, Бог заговорит не с ними, а с самим Иовом. Ибо ни на какой берег Бог не приходит
. Его можно встретить только в безбрежности, только «выступив из берегов». Бог приходит к тем, кто призван вместить Его. Иов призван был вместить Бога. И вместил. Вот почему после бури наступает тишина. Это была тишина его души.Нет еще тишины в душе Марины Цветаевой. Бог еще не вмещен внутрь. Хотя заоконность, безмерность – ее призвание.
Богом она позвана. К Богу она призвана. Но еще не вместила Его.
Бог более всего на свете любит тех, кто Его вместил. В ком «все навзничь лежащие встали». В ней самой они еще не встали. То есть они встают на миг, на час, «в глубокий час души», и – снова падение в дни. Завеса, отделяющая дни от Вечности, одним рывком вздымается и – падает. На мгновение, как при свете молнии, видно то, что «за ней». Но остаются две стороны: «эта» и «та». В душе два начала, а не одно. Гармония не достигнута. Есть хаос и устремленность к гармонии. Хаос и любовь к гармонии. И все-таки хаос, а не гармония, не согласованность одного начала с другим, бунт, а не тишина, бунт и мольба о тишине.
Прежде всего, это бунт против всяких границ. Не затихание у границы, за которой начинает действовать Бог, не созерцание, а бунт.
Что такое море? Самый совершенный образ Безграничности или нерушимая, неодолимая граница земли?
И то, и другое.
Море дает Образ нашей внутренней безграничности, безмерности Духа. И море – граница для наших ног, обрыв почвы, предел земного пути.
Надо согласиться на этот предел, чтобы попасть во внутреннюю беспредельность.
Марина Цветаева не согласна! Для нее всякая граница – это смерть. И море – это смерть, – обрыв, – ничто. Здесь, у моря, как бы кончалось всякое пространство, в том числе внутреннее пространство ее души. Примерно так она чувствовала. Здесь – душа терялась. Вся она, со всем своим духовным богатством, со всеми бесконечными возможностями, была не нужна морю. Здесь ей – нечего делать. Здесь она не на месте.
Когда душа билась в тисках «дома», быта, когда ее сдавливали «мелкие низости дней», она напрягала свои недюжинные силы и прорывалась сквозь все. Оставляя окровавленные клочья на решетке, – вырывалась внутрь – в свое пространство.
Но вот перед нею – полная свобода. Казалось бы, совершенно свое пространство. Никуда рваться не надо. Бороться? С чем? – Океан. Безграничность. Наконец-то вырвалась из своего страшного быта. Наконец-то – сплошной чистый лист. – Пиши! Но тут-то вдруг она и замолкала. Именно у моря, в полной свободе не могла писать. Ей нужны были стол, четыре стены… и, вероятно, напряжение борьбы с этими стенами пространства и времени. Нет стен. Безграничность. – И тут оказывается, что Безграничность, – так влекшая, так звавшая ее Безграничность, – встает между душою и жизнью, встает как сама смерть.
Безжизненное, отрешенное море… Может быть, в нем чувствуется отрешенность Бога, Творца, бесконечно далекого от всех тварей, равнодушного, безразличного, до которого не дозовешься. Погибай, умри, ты – песчинка, и Ему – все равно. С ним – никакой связи. – Обрыв.
Там, в любимом лесу, ведь тоже была точка, за которой обрывалась всякая связь.
Да, но деревья так бережно, так ласково подводили душу к этому обрыву… Подводили, точно дитя. Их чуткие прикосновения были так духовны… А тут, у моря, – один Дух безо всяких прикосновений. Чувственно Цветаева моря не воспринимала. Плавать не умела. «Не рыбак, не моряк»… Море предлагало только мгновенный прыжок в сверхчувственное. И душа содрогалась и – отталкивалась: