Избранные и прекрасные

Довольно серьезная магия – отчасти инфернальная, отчасти подпольная французская и отчасти порожденная топями Америки – обеспечивала полное совмещение «Золушки» с убогим театром. Здесь не приходилось подниматься на верхний этаж или спускаться в подвал. Оба заведения занимали одно и то же пространство, и, когда магия слегка ослабевала, порой удавалось увидеть одно из другого – мимолетно, скорее как дежавю, чем подобие миража.

Про «Золушку» я узнала сразу же, как только переселилась в Нью-Йорк, и мне понадобилось четыре месяца, чтобы набраться духу и наконец зайти туда. Пришлось разыскать Марго Ван дер Веен, а затем пуститься в осторожный танец намеков, взглядов, упоминаний об общих знакомых, который убедил ее, что я настолько надежна, насколько требуется. В Луисвилле я влетала в незнакомые круги пушечным ядром, но здесь видела, что этот способ не подействует. Предстояло еще прорываться сквозь завесы и ширмы из карельской березы, но не в мои семнадцать лет, пока я мучительно осознавала свою неопытность и чуждость.

Первый раз собираясь в «Золушку», я надела переливающееся черное платье, расшитое бисером, довольно заметно старившее меня и пропитанное скандинавской сумрачностью так, что не передать словами. К платью я приколола бутон алой розы и стащила у тетушки Джастины сверкающие бриллиантовые серьги, чтобы дополнить образ. Меня слегка трясло при мысли, что вот теперь-то все наконец переменится. Я сбежала из Луисвилла, приехала в Нью-Йорк, и теперь все будет по-другому.

Своим самым безучастным тоном я назвала пароль, стараясь придать себе скучающий вид, и швейцар, окинув меня взглядом, открыл дверь. Интересно, думала я, что я буду делать ближайший час, если я все же не прошла проверку: смотреть, как изумительная труппа Мин жонглирует тарелками в убогом пыльном театре? Или уйду, смирившись с поражением? В зрительном зале уже сидело несколько человек, явно взволнованных подобными перспективами, и я сочла, что, если мне придется сесть вместе с ними, я пропала.

Человек у дверей кивнул, пропуская меня, и, едва шагнув через порог, я вдруг почувствовала, что падаю, но не камнем вниз, в кроличью нору, а так, будто с замиранием сердца вдруг оступилась на самой последней ступеньке крутой подвальной лестницы. Нога ушла вниз, я взглянула туда же и увидела элегантный бальный зал с занавешенными зеркальными стенами, длинной барной стойкой из палисандра и бронзы и сводный оркестр, в котором все до единого музыканты играли с завязанными глазами.

Жаркая волна удовольствия окатила меня, когда я посмотрела вниз, на людей в зале, и не предположила, не понадеялась, а поняла, что они такие же, как я. Разумеется, не совсем, но тот момент лишил меня дара речи, и я чуть не расплакалась, а компания молодых людей, пришедших чуть позже, оттеснила меня в сторону, чтобы спуститься по лестнице и присоединиться к веселью.

Когда меня толкнули, чары отчасти рассеялись, но даже теперь, спустя четыре года, я ощущала отголоски давнего изумления, входя в дверь, – с броским розовым пионом за ухом, в изумрудно-зеленом шелковом платье с танцующей бахромой из медного бисера. Меня так и распирало от избытка энергии, которую я была готова потратить за ночь, и, как только оркестр заиграл первую песню, я очутилась в объятиях толстой негритянки в белом смокинге, атласные лацканы которого сияли как звезды в мягком свете. Ее длинные загнутые ресницы походили на крылья ангелов, и она, прижавшись круглой щекой к моей щеке, заставила мое сердце забиться быстрее. Танцевала она легко, но мне показалось, что она спутала меня с кем-то, потому что сразу, как только отзвучала «Крошка с Бродвея», она передала меня следующему партнеру.

На смену девушке в смокинге явился Морис Уайлдер, который задел во мне какие-то струнки, будучи умопомрачительным красавцем в огненно-красном платье.

– Пошлятина, – поддразнила я, с удовольствием глядя, как его узкое лицо заливает румянец и как он привлекает меня к себе, чтобы уткнуться в волосы. Кому-нибудь следовало посоветовать ему надевать комбинацию: сквозь просвечивающую ткань я чувствовала каждый дюйм его тела и, если уж начистоту, радовалась, что ему пока никто не дал такой совет. Он разрешил мне увлечь его за один из гигантских раскидистых нефролеписов и поцеловать, но больше не позволил ничего, и я его отпустила.