Избранные и прекрасные

– А ну-ка! Гляди, гляди, – позвал Кхай голосом, который запомнился мне звучным, громким и далеким. – Я тебе покажу.

Пока я смотрела, сидя на полу и привалившись головой к пустому стулу, он вытащил откуда-то лист зеленовато-голубой бумаги, переливчатой, как русалочья чешуя. Он резал, а бумага раскрывалась в его руках словно цветок или песня, и из самого ее сердца взревел дракон, такой ажурный, что сквозь него виднелся тусклый свет лампы, и я продолжала смотреть на Кхая через просветы в плавных изгибах его тела.

Кхай отпустил дракона, и тот с рыком полетел вокруг зала, разинув широкую крокодилью пасть.

– Негоже королю быть одному, – заявил парнишка, имя которого я не уловила, вытащил лист солнечной желтой бумаги и быстро вырезал прекрасную даму, похожую на куклу для театра теней, – впрочем, о знатности этой дамы, грудь которой была едва прикрыта из скромности, я не могла судить. Она была совершенно плоской, и под наши хлопки и топанье ног с важным видом прошлась вдоль стены, поворачивая голову строго влево или вправо, и смотреть на угловатые движения ее рук и ног было так же приятно, как на извивающегося дракона.

Кхай жестом заставил дракона облететь вокруг дамы. Его длинное тело реяло, как знамя, и после нескольких плавных волнообразных полетов он свернулся вокруг женщины кольцом.

– Они дерутся! – воскликнула я, а Бай, которая сидела рядом со мной на полу, вытянув ноги, презрительно фыркнула.

– Это горная богиня и морской царь, – заплетающимся языком выговорила она, – и если ты думаешь, что они дерутся…

От этих слов я вспыхнула, радуясь, что мое смущение можно свалить на спиртное, которое мы продолжали пить. Только теперь, присмотревшись, я поняла: нет, они вовсе не дерутся.

– Это мать и отец Вьетнама, – объясняла Бай. – Тонкина. Ха, Вьетнам. Здесь он, может, еще и Вьетнам. А дракон и богиня – наши мать и отец.

И мои тоже? Голос раздался откуда-то изнутри, и я решительно оттеснила его обратно и накрепко заперла.

– А почему отец Вьетнама… ящер?

В ответ она размахнулась и слишком сильно шлепнула меня по руке. Я вскрикнула и хотела дать сдачи, но она уже продолжала:

– Дракон, дракон, чертовка заморская! Он был драконом и влюбился в горную богиню. И у них появилось сто крепких сыновей…

– Вот измучилась она, наверное, – непринужденно откликнулась я, но она устремила на меня взгляд таких же, как мои, темных глаз, и мне не хватило опыта понять, что он значит. Я могла бы смотреть на нее всю ночь, как завороженный Нарцисс, отмечая, насколько мы похожие и разные. Как бы я выглядела, если бы не выщипывала каждую неделю тонкие волоски на лице? Как выглядела бы она, если накрасить ее веки искрящимися зелеными тенями?

– Так и получилось. Она родила их, а потом… потом больше не захотела быть замужней. В море с мужем она тосковала по горам, а когда он прилетал с ней в горы, то скучал по морю.

– Они ссорились?

– Нет, конечно. Они любили друг друга. И просто разделились: половина сыновей ушли на север, в горы, а половина осталась у моря. Вот почему вьеты – лучшие в мире рыбаки, и кроме того, по горам они лазают как никто другой.

Помню, я из вежливости издала какой-то возглас, а потом все распалось на осколки. Кхай и другой парень разделись до пояса, чтобы выяснить, кто из них лучше в бою, хотя с первого взгляда ясно было, что никто. Еще один парень, имени которого я так и не запомнила, сложил гармошкой длинную полоску бумаги, сделал в ней несколько разрезов и предъявил полдюжины крошечных слоников, идущих друг за другом, и каждый держался длинным хоботом за тонкий хвост впереди идущего. Бай пыталась рассказать мне предание о двух сестрах, разъезжающих на слонах и сражающихся с целым Китаем в древний период истории Вьетнама, но, едва успев сосредоточиться на ее словах, я вновь безнадежно уносилась мыслями вдаль. В истории я была не сильна, но мне казалось, что все, кто был в комнате, пытаются что-то объяснить мне, неважно, оседает это в моей голове или нет.

Я выпила еще немного той же огненной воды, а затем совершенно захмелела от стакана сливового вина, которое оказалось вовсе не таким сладким, как я надеялась. Кажется, меня слегка затошнило, и это было уморительно смешно, так что я осталась на полу и беспомощно хихикала, пока Бай пыталась усадить меня на стул.

Много позднее она вложила мне в руку ножницы, а еще немного погодя, помнится, дала такую оплеуху, что я повалилась на пол. Пришлось задуматься, стоит ли мне обратиться к врачу. По крайней мере, врач даст мне несколько доз чего-нибудь приятного и шипучего, чтобы крепче спалось ночью.

Чьи-то руки вцепились в меня, поставили на ноги, беспорядочный гул голосов вокруг усилился. Кто-то твердил, что ему надо поговорить со мной. Другие, скорее всего Бай, хотели, чтобы я ушла. Кто-то язвительным тоном объяснял, какую опасность я представляю для них и что в недавних бедах виноваты такие, как я.