Избранные киносценарии, 1949–1950 гг.

П а в л о в. Пожалуйста, не волнуйся. Лекции в Америке. Конгресс в Англии. (Смеется.) Помните этих джентльменов — «ваши рефлексы иметь успеха не будут»? Посмотрим, посмотрим. (Владимиру.) Ты едешь со мной. И имей в виду, никаких вояжей вообще не будет. Я еду по делу, на меня тратят государственные деньги. (Берет пирожок.) Превосходные пирожки, Сима!

Кончают обед. Подают чай.

В л а д и м и р. Значит, мы будем в Англии. А я только что получил письмо из Оксфорда.

П а в л о в (надкусывая пирожок). Что пишут?

В л а д и м и р (подмигнув Вере). Предлагают работать у них в лаборатории, если случится возможность.

П а в л о в (резко повернувшись к нему). Ну и что же ты ответил?

В л а д и м и р (пожав плечами). Я еще не ответил. А вот, кстати, и возможность. (Еще раз подмигнул Вере.) Наша поездка.

П а в л о в (бросив пирожок). Ну можно ли так засушивать пирожки, Сима? Бог знает что!

Он встает, резко отодвигает стул, целует руку Серафимы Васильевны:

— Спасибо, — говорит он и выходит.

С е р а ф и м а  В а с и л ь е в н а (растерянно). Что? Что это с отцом?

Пустая столовая. Часы показывают полночь. Как всегда, на столе стакан и печенье. Павлов в халате и туфлях проходит в столовую, включает электрочайник, стучит в комнату сына.

П а в л о в (входя). Ты не спишь?

Он ходит из угла в угол, заложив руки за спину. Владимир, нырнув под одеяло, несколько встревоженно наблюдает за отцом. Но где-то в уголках губ прячется улыбка.

П а в л о в. Ты едешь со мной, и если ты намерен остаться в Англии, то изволь сообщить мне об этом сейчас. Честный человек не должен скрывать своих намерений. И если это так, то я должен сообщить моему правительству о намерении моего сына.

В л а д и м и р. Бог с тобой, папа. Я ведь нарочно. Я пошутил.

П а в л о в. Это… это дурацкая шутка.

Он ударяет кулаком по спальной тумбочке так, что с нее сыплются вещи. И, точно разрядившись, он продолжает уже другим тоном:

— Это дурная шутка, голубчик, и я прошу тебя такими вещами не шутить. Ну, спи!

Целует его в лоб, идет к выходу. Задерживается в дверях:

— Подушки кладешь слишком низко. Лишняя работа сердцу. Ни к чему!

Чайник в столовой давно кипит, и сильная струя пара бьет из отверстия.

Гудок океанского парохода.

По длинному трапу спускаются Павлов и Владимир. За ними — негр-носильщик. Неистовствуют фотокорреспонденты. Толпа репортеров нетерпеливо толкается на пристани.

Когда Павлов вступает, наконец, на землю, его приветствует группа ученых:

— Мы счастливы видеть вас на нашей земле.

Из толпы выступает Хикс, тот самый, что когда-то предлагал Павлову покинуть родину. Сняв шляпу и склонившись в низком поклоне, он приветствует Павлова:

— Я особенно счастлив приветствовать господина Павлова, с которым мы имели уже честь встречаться.

Павлов проходит мимо него, как мимо пустого места. Хикс, смущенно улыбаясь, надевает шляпу.

Оффис. Холл для ожидающих проверки документов. Здесь люди самых различных национальностей. Сопровождаемый почетной свитой встречающих, Павлов проходит зал. Протягивает в окошечко советский паспорт. Чиновник, любезно улыбаясь, высовывается в окно:

— Прошу извинить, но мы не находимся в дипломатических отношениях с вашей страной. С вашего разрешения, я сделаю вкладку и на ней поставлю визу.

Чиновник берет печать.

П а в л о в. А я думаю, сударь, что если этот паспорт хорош для меня, то он должен быть хорош и для вас, и я покорнейше прошу поставить вашу американскую печать именно на этот паспорт.

Растерянность на лицах встречающих. Некий седой репортер, улыбнувшись, приближается к Павлову.

Ч и н о в н и к. К сожалению, я лишен этой возможности согласно существующим правилам.

Павлов прячет паспорт в карман, оборачивается к группе встречающих:

— Я очень сожалею, господа, но в таком случае я лишен возможности вступить на вашу землю.

Он выходит из оффиса. За ним толпа.

Набережная. Павлов быстро вбегает по трапу обратно на пароход. За ним Владимир и изумленный негр-носильщик. Вслед им снова щелкают сотки аппаратов.

С е д о й  р е п о р т е р. О’кей, мистер Павлов!

И он что-то быстро записывает в свою записную книжку.

М о л о д о й  р е п о р т е р. Я не понимаю, чем вы так довольны.

С е д о й  р е п о р т е р. Вы еще многого не понимаете, молодой человек.

Каюта. Сумерки. Павлов за столом делает какие-то записи, жестикулирует, разговаривая с воображаемым оппонентом. Входит Владимир, меланхолически жуя бутерброд.

В л а д и м и р. Папа!

П а в л о в. Да, да. Что?

В л а д и м и р. Дело в том, что пароход кончает разгрузку, и, поскольку мы перестали быть пассажирами, нам остается, очевидно, одно — поступить сюда матросами.

П а в л о в. Что? Матросами?

Только сейчас до него дошел смысл этих слов. Обернувшись к сыну, он смеется.

Капитан, стоящий в нерешительности у дверей каюты, слышит взрыв смеха, возмущенно надвигает на лоб фуражку, стучит в дверь, затем решительно входит. Стоит, переминаясь, в каюте: