Избранные киносценарии, 1949–1950 гг.

— А на четвертой линии, — быстро объясняет Лида, — как за балку перейдете, там мостик такой, так вы не прямо, а по правую сторону, а потом снова улица, которая к шахте, и на этой улице дом стоит трехэтажный. Так просто…

— Да-а, — усмехается женщина, — проще некуда.

— А хотите, я вас провожу, а? Пойдемте! — решительно произносит Лида и берет свою спутницу под руку. — Меня зовут Лида.

На идущих вдоль деревянного тротуара женщин падают тени от качающегося фонаря.

— А хорошо целовал тебя, Лида, твой милый! Даже завидно стало! — усмехается жена Трофименко.

— Ой, стыдно-то как! — опускает голову Лида.

— Жених?

— Ну да… жених… только мы еще не объявились…

— Жаль, в лицо его не разглядела, сбежал… Красивый он парень?

— Хороший он… — смущенно отвечает Лида.

— Хороший? — это даже лучше, чем красивый. А далеко еще нам итти?

— Сейчас придем, не беспокойтесь! — успокаивающе говорит Лида. — До самого дома провожу.

Обняв девушку за плечи, приезжая женщина тепло обращается к ней:

— Когда будешь в городе, Лида, зайди в конструкторское бюро «Углегипромаша», — запомнишь? Спроси там конструктора Трофименко.

— Нашего Трофименко?.. А зачем?..

— Нет, не его. Меня, Веру Николаевну. Я тоже конструктор и тоже Трофименко.

— Вы что же… сестра Дмитрия Ивановича?

— Да-а… — загадочно улыбается Вера Николаевна. — Сестра… Ему — сестра. А тебе теперь подруга. Хочешь?

— Ой! — радостно восклицает Лида.

Они подходят к большому трехэтажному дому. Дом спит.

— Здесь вот, — говорит Лида, — на втором этаже… — Она нерешительно топчется на месте. Ей очень любопытно узнать, кто же такая ее новая подруга. — Идемте… я и комнату вам покажу.

И вот они стучатся в дверь комнаты Трофименко.

Он открывает дверь, щурится и вдруг радостно восклицает:

— Вера! — и бросается к женщине. — Вера! — говорит он, сжимая ее в своих объятиях. — Женушка ты моя!

— А-а!.. — насмешливо говорит Вера Николаевна, не освобождаясь из его объятий. — Вы еще помните, что я ваша жена, товарищ? Вы еще не отказались от этого?

— О, Вера!..

— А я приехала за разводом. Да, да… Закон на моей стороне: муж не пишет, не помнит, не любит.

— Вера! — отшатывается в ужасе Трофименко.

— А-а! Напугала! Лида, будь свидетельницей: он испугался! Милый ты мой! — говорит она нежно мужу и проводит рукой по волосам его, потом по его глазам.— Замучился? Устал? Что же не ладится у тебя, мой дружочек? Ты мне все, все расскажешь…

Лида тихонько, на цыпочках, выходит из комнаты. На ее лице умиление и слезы.

— Вот как настоящие-то люди любят… — шепчет она уже в коридоре.

А в комнате Трофименко с женой уже сидят за столом.

— Да, Верочка, — говорит он, — врать не буду: трудно. Очень трудно. Одно дело — пустить машину на кальке, другое — пустить ее в шахте. Знаешь, у меня такое чувство — она уже не мое, не наше создание. Мы ее породили, а она сама по себе живет теперь своей, самостоятельной жизнью. Не подчиняется… То вдруг закапризничает, то захворает, а то сделается такой беспомощной, что хоть плачь!..

— Я понимаю это, понимаю… — шепчет Вера Николаевна. — Так все дети себя ведут… А ты ведешь себя, как все мамы, — насмешливо качает она головой, — расстраиваешься, бросаешься в панику, не спишь ночей, не веришь докторам…

Трофименко смеется:

— Да, да, Верочка…

— Успокойся, милый! — тихо говорит она. — Успокойся! — и медленно треплет его волосы. — Чем больше мук у тебя сейчас, тем меньше будет их у людей потом… Ведь в этом-то счастье конструктора. — Она привлекает его к себе и тихо продолжает: — Ты победишь, милый! Ты все трудности победишь. Ты умный, сильный, талантливый… — она словно заговаривает его, — ты победишь…

Утро.

Вера Николаевна у умывальника. Вытерла руки, отдает полотенце мужу.

— Какой конструктор придумал воду, простую воду? — смеется она. — Ничего нет лучше воды. Вот я опять молодая.

— А у меня такое чувство сейчас, — говорит он, — будто я месяц пробыл в санатории, на отдыхе. Да, да… У спокойного моря… на золотом песке… Спасибо тебе, дорогая! Мудрая ты моя, ясная… Ты всегда так действуешь на меня: теперь у меня — сил, сил!..

— И комбайн пойдет? — смеется она.

— Ого! Еще как пойдет-то!

— Ну, вот… и славно! — говорит она и смотрит на часы. — А мне пора.

— Ты уезжаешь? — испугался он.

— Да… Надо. Ты разве забыл, что я тоже… работаю?

— Ах, какой я свинья! — со стыдом восклицает он. — Я и не спросил, как твоя работа!..

— Ты не свинья, ты просто эгоист, — мягко усмехается она. — Милый, но эгоист. Как все мужья.

— Ты все еще работаешь вместе с Ковтуном над транспортером?

— Нет. Мне дали… возможность… попробовать одну… самостоятельную работу…

— Да? — обрадовался он. — Поздравляю! Какую же?

Она не отвечает. Подходит к окну. Раздвигает занавески.

На горизонте, совсем близко, — терриконы. Заря над ними. Молодая заря. Под ее лучами помолодели и потеплели хмурые громады, стали легкими и летучими, заулыбались. Розовый дымок вьется над ними.

— Смотри, терриконы… — прошептала она.

— Да-а… Красиво!