Избранные комедии

О чем?

Гермес

О многом старом, что она оставила. Во-первых, о Софокле. Как он здравствует?

Тригей

Здоров. Но с ним творятся чудеса.

Гермес

А что?

Тригей

Да из Софокла вдруг он Симонидом стал.[221]

Гермес

Как Симонидом?

Тригей

Старец и дряхлец, пошел

Он за наживой в море на соломинке.

Гермес

А жив Кратин[222] хитрейший?

Тригей

700 Умер он в тот год,

Как был набег спартанцев.

Гермес

Умер как?

Тригей

Да так!

Свалил удар. Разбилось сердце старое,

Когда с вином бочонок стали в щепы бить.

(Обратившись к Тишине.)

А сколько бедствий город испытал других!

Нет, никогда с тобой мы не расстанемся!

Гермес

Так что же. В жены Жатву ты возьми себе,

На хуторе живи с ней, чтоб росли у вас,

Цвели и зрели грозди виноградные!

Тригей

(обнимает Жатву)

Так подойди ж и дай поцеловать тебя,

710 Красотка! Вредно, думаешь, Гермес-дружок,

Поспать мне будет с Жатвой после долгих лет?

Гермес

Нет, коль запьешь настойкою полынною.

Возьми с собой и Ярмарку. И отведи

Ее в Совет. Там место ей законное!

Тригей

Совет, блаженство ждет тебя с женой такой!

Какая будет выпивка трехдневная,

Жратва какая: почки, пышки, потрохи!

Гермес дражайший, будь здоров!

Гермес

И ты, прощай!

Дружок, будь весел и не забывай меня!

Тригей

(собираясь в путь)

720 Эй, жук! Сюда! Пора лететь домой, домой.

Гермес

Нигде жука не видно.

Тригей

А куда ушел?

Гермес

Впряженный в колесницу Зевса, молнии

Влачит.

Тригей

Бедняга! Чем же он прокормится?

Гермес

Сыт будет Ганимедовой амвросией.

Тригей

А как мне вниз спуститься?

Гермес

Не робей! Вот здесь

Сойдешь, с самой богиней рядом.

Тригей

(к Жатве и Ярмарке)

Милые!

Сюда за мной скорей идите! Многие

Вас ждут, желаньем налитые сладостным.

Тригей и нимфы спускаются вниз и покидают орхестру. Хор остается один.

ПАРАБАСА

Предводитель поселян

Так иди же с весельем на радость! А мы отдадим на хранение слугам[223]

730 Нашу утварь, наряд маскарадный. Народ непутевый толпится у сцены.

Здесь воришек не счесть. Так и шарят, чего б утащить им и чем поживиться.

В оба глаза добро караульте! А мы обратимся к собравшимся с речью,

Скажем зрителям все, что пришло нам на ум, и пройдемся дорогами мыслей.

Надзиратели палкой должны б были бить комедийных поэтов, что смеют,

Выходя, пред театром себя восхвалять в анапестах и хвастать бесстыдно.

Но когда справедливо, о Зевсова дочь, превосходного славить поэта,

Кто соперников всех в комедийной игре одолел, став любимцем народа,

То тогда наш учитель высокой хвалы и славнейшей награды достоин.

Из поэтов один он противников всех уничтожил, кропателей жалких,

Кто над хламом тряпичным смеяться привык, кто со вшами отважно воюет,

740 И Гераклов прогнал он с разинутым ртом,[224] вечно жрущих и вечно голодных.

Он с бесчестием выкинул их, от беды он избавил рабов горемычных,

Суетящихся, строящих плутни везде, а в конце избиваемых палкой.

Чтобы раб-сотоварищ их мог поддразнить, над побоями зло насмехаясь:

«Ах, бедняк, это кто ж изукрасил тебя? Или с тылу с великою ратью

На тебя навалилась треххвостка? Иль ты к лесорубам попал в переделку?»

Вот такую-то рухлядь и пакостный вздор, болтовню балаганную эту

Уничтожил поэт, он искусство свое возвеличил до неба, как башню

Из возвышенных мыслей, из важных речей, из тончайших, но гаерских шуток

750 Не на мелких мещан, человечков пустых, ополчился поэт, не на женщин,

Но с Геракловым мужеством в гневной душе он восстал на великих и сильных,

Перебрел чрез ужасный, кожевенный смрад, через злости вонючей угроз;

И без трепета с первых шагов поднялся на чудовище с пастью клыкастой,

На зверюгу. Страшней, чем у Кинны, глаза у него, словно плошки, пылали,

А вокруг головы его лижущих сто языков, сто льстецов извивались.

Его голос ревет, как в горах водопад, громыхающий, гибель несущий.

Он вонюч, словно морж, и задаст, как верблюд, как немытая Ламия, грязен.

Я взглянул на него, не дрожа, не страшась, я вступил с ним в смертельную битву.

760 Из-за вас и союзных иных островов я боролся. Зато справедливо,

Чтобы вы благодарными были сейчас, чтобы помнили старую дружбу.

Я и в прежние годы, в счастливые дни, никогда по палестрам не шлялся,

Угощая красивеньких мальчиков. Нет, я домой убежать торопился.

Редко скучен бывал я, забавен всегда, угодить постоянно стараясь.

Потому-то должны вы друзьями мне быть,

Старики и мужчины и мальчики все,

А вдвойне и особо плешивых прошу

Посодействовать мне и в победе помочь.

А когда победить мне удастся сейчас,

На пирах, на попойках кричать будут все:

770 «Дать плешивому это,[225] плешивому то,

И сластей, и орехов! Не жаль ничего

Для него, кто храбрее и доблестней всех,

Для поэта с блистательной плешью!»

Первое полухорие

Ода

Муза, забудь про войну,

К дружку своему подойди,

Пропляши со мною!

Воспой ныне

Свадьбы богов, пиры героев,

Игры блаженных прославь!

780 Таков удел твой издавна.

Если же Каркин подойдет,

Будет молить поплясать с его сынами,

Не поддавайся, не верь,

Льстивых не слушай просьб!

Все они — помни твердо —

Пигалицы, плясуны-головастики,

790 Карлики, козий помет, катышки, штукари-машинисты.