Не продолжай! Давно уже тошнит меня.
Зачем же я поклажу на себе тащу,
Когда и пошутить нельзя, как водится
У Фриниха, у Ликида с Амипсием?[310]
У них рабы таскают груз в комедиях.
Не надо лучше! Всякий раз, как вижу я
В театре эти штучки знаменитые,
Иду домой, на целый год состарившись.
Вся в синяках, а пошутить не велено.
А разве не нахальство, не разврат сплошной:
Я как-никак, а Дионис, Бочонка сын,[311]
Тружусь пешком, а этого — верхом везу,
Чтоб не устал он и не нес бы тяжестей!
Я разве не несу?
Ничуть, ведь едешь ты!
Несу же вот!
Да как же?..
Еле-елешки!
Да ведь не ты поклажу, а осел везет.
Я и везу, я и несу, свидетель Зевс!
Не знаю, но плечо совсем раздавлено.
Раз никакой нет пользы от осла тебе,
Слезай живее, на себе тащи осла!
Ай-ой, зачем я не сражался на море![312]
Тогда б — шалишь! — плевать я на тебя хотел!
Слезай, негодный! Вот уже добрались мы
До двери. Здесь нам остановка первая.
Эй, мальчик! Эй, скорее! Открывай, эй-эй!
Кто в дверь стучит? Что за кентавры ломятся?[313]
Да что это такое? Говори, ты кто?
Эй, Ксанфий!
Что?
Ты не заметил?
Как испугался он меня?
С ума сойти!
От смеха удержаться не могу никак,
Кусаю губы, а смеюсь. Хо-хо-хо-хо!
Чудак, послушай, подойди! Ты нужен мне.
Да не могу отделаться от хохота.
На женской рубашонке шкура львиная![314]
Вот вздор! В чем дело? Туфельки и палица!
Куда собрался?
Воевал с Клисфеном[315]
я.И на море сразился?
И пустил ко дну
Кто? Ты?
Да, Зевс свидетель!
Тут проснулся я![316]
На корабле я перечел трагедию,
Творенье Еврипида «Андромеду»[317]
.Тут
Желанье прямо в сердце мне ударило.
Желанье?
Ростом с великана Молона[318]
.По женщине?
Нисколько.
По мальчишке?
Нет.
Так по мужчине?
Ой!
С Клисфеном спутался?
Не смейся, брат, а лучше пожалей меня!
Томление такое душу жжет мою.
Какое ж, братец?
Но попытаюсь разъяснить сравнением.
Тоску по каше ты знавал когда-нибудь?
По каше, ну, еще бы! Тридцать тысяч раз.
Сказал я ясно, или объяснить еще?
Про кашу? Нет, не надо! Понимаю все.
Такое же грызет меня томление
По Еврипиду.
Что ты, по покойнику?
Да, и ничто меня не остановит, знай!
Иду за ним.
И даже в глуби Тартара?
Зачем?
Ищу поэта настоящего.
«Одних уж нет, а те, кто есть, — ничтожество»[319]
.Как, разве умер Иофонт[320]
?Один лишь он
Чего-нибудь да стоит. Да и то вопрос,
И в этом не уверен я как следует.
Софокл ведь лучше Еврипида. Что же ты,
Когда идти собрался, не за ним идешь?
Нет, нет, сначала поглядеть мне хочется,
Что без отца сумеет Иофонт создать.[321]
Удрать из преисподней приспособится.
А тот и здесь был тихим, и остался тих.
А Агафон[322]
? Где этот?Он ушел от нас,
Поэт отличный и друзьям примерный друг.
Куда ж?
Куда Макар не загонял телят.
А где Ксенокл[323]
?Чтоб сгинул он, свидетель Зевс!
Пифангел где?
А про меня и речи нет.
А плечи я натер почти что до крови.
Да разве нет у вас мальчишек множества?
Трагедии они строчат по тысяче
Все это пустоцветы, болтунишки, мразь,
Сороки бестолковые, кропатели!
Как однодневки сгинут, получивши хор,
Один разочек переспав с трагедией.
Но днем с огнем не сыщешь прирожденного
Поэта с величавым, зычным голосом.
Какого величавого?
Такого вот,
Чтоб отколол коленце позабористей:
«Эфир — квартира Зевса»[324]
, «лапа времени»,И стал язык без мысли лжесвидетелем.
И это все ты любишь?
До безумия!
По-моему, так это — вздор и глупости.
Не залезай мне в голову, своей живи!
Но, право, это просто надувательство!
Учи меня обедать!
Обо мне — ни-ни!
Вот почему, наряд надев диковинный,
В тебя переодевшись, я пришел. Прошу,