Держу.
Довольно балагурить! В дно упрись ногой,
Греби, натужься!
Как же мне грести, чудак,
Юнцу, береговому, сухопутному?
Сгребешь отлично. Пение услышишь ты —
И в лад ударишь веслами.
Чье пение?
Лягушек-лебедей. Чудесно!
Дай же знак!
Начинай, начинай!
Брекекекекс, коакс, коакс!
Брекекекекс, коакс, коакс!
Затянем гимн, дружный хор,
Протяжный стон, звонкую нашу песню.
Коакс, коакс!
Нисийского бога так
Мы чествуем Бромия[333]
На древних болотах,
В час, когда пьяной толпою,
Праздник справляя Кувшинов,[334]
Народ за оградою нашей кружится.
А я мозоль себе натер,
А вам шутить! Коакс, коакс!
А вам плевать, а вам играть!
Брекекекекс, коакс, коакс!
Чтоб сдохнуть вам, крича: коакс!
Заладили одно: коакс!
Ты просто — трус, болтун, лентяй!
Любят наше пение сладостные музы,
Аполлона форминга напевам нашим вторит,
В нашей утешительной болотине
Певучий зыблется тростник.
Брекекекекс, коакс, коакс!
Я в пузырях, я в волдырях,
Измученный потеет зад,
Еще лишь миг — и прогремит…
Брекекекекс, коакс, коакс!
Квакучий род, тише вы! Молчите!
Вдвое громче. Так мы скачем
Яркосолнечными днями
Меж аира и кувшинок,
Прорезая тишь веселой
Переливчатою песней.
Так пред Зевсовым ненастьем
В час дождливый в глуби водной
Блещет след проворных плясок,
Лопающихся пузырьков.
Брекекекекс, коакс, коакс!
Обижаешь нас ужасно.
Вы — меня. Гребу и дохну.
Чуть не лопаюсь, гребу.
Брекекекекс, коакс, коакс!
Пищите, мне и дела нет!
Будем голосить, горланить,
Сколько в зычных, громких глотках
Хватит силы, день-деньской.
Брекекекекс, коакс, коакс!
А твой нам и подавно жалок.
Посмотрим, буду выть, вопить,
День целый не закрою рта,
Пока не пересилю ваше кваканье.
Брекекекекс, коакс, коакс!
Что ж замолчали? Квакайте, ну, квакайте!
Постой, довольно! К пристани причаливай!
Слезай! Плати паромщику!
Возьми обол!
Ау!
Иди живее!
Вот и я, ау!
Ну, что ты видел?
Грязь и тьму кромешную.
А видел ты, скажи мне, лжесвидетелей?
Отцеубийц и взяточников?
Да, а ты?
Конечно, видел. Вижу и сейчас еще.
Что ж делать нам?
Пойдем вперед, я думаю.
Ведь мы в местах, где чудища страшнейшие.
Так он сказал нам.
Он просто хвастал, чтобы напугать меня.
Он знал, как я отважен, и завидовал,
Бахвал известный, пустослов и трус Геракл.
А я хотел бы встретить приключение,[335]
Достойное меня и путешествия.
Какой-то шум и странный шорох слышится.
Где, где?
Да сзади.
Ну, так позади иди!
Нет, спереди как будто.
Впереди иди!
О боги, вижу чудище ужасное.
Какое?
Дивное. Оно меняется.
Прелестная.
Но где же? Я прижму ее.
И вот уже не женщина, а страшный пес.
Эмпуса[336]
, верно.Да, ужасным пламенем
Лицо пылает.
Да, а ноги медные?
Одна. Другая же нога — навозная.
Чудовищно!
Куда бежать?
А мне куда?
О жрец мой,[337]
защити же божество свое!Погибли мы, Геракл, владыка!
Замолчи!
Не называй меня Гераклом, миленький.
Ну, Дионис!
Тогда ступай! Хозяин мой, сюда, сюда!
А что?
Мужайся, снова все наладилось,
И можем мы, как бедный Гегелох[338]
, сказать:«Из бездны волн спасло нас… привидение».
Эмпуса смылась.
Поклянись!
Свидетель Зевс!
Клянись еще раз!
Видит Зевс!
Клянись!
Ей, Зевс!
Я, право, побледнел, ее увидевши.
А плащ со страху порыжел как будто бы.
За что напастей столько на меня, ой-ой!
«Эфир — квартира Зевса», «лапа времени».
Эй-эй!
Ты что?
Не слышишь ничего?
А что?
Играют на свирелях.
И от факелов
Пахнуло духом смольным. Как таинственно!
Давай в сторонку встанем и послушаем.
Иакх,[339]
о Иакх! Иакх, о Иакх!Да это — те места, где посвященные