Ни слова лгать!
Постойте! Запрещаю я
Меня пытать! Я — божество бессмертное!
А тронете — пеняйте на себя!
Я заявляю, что я — бог и бога сын.
Я — Дионис, а это — раб.
Ты слышишь?
Что ж?
Тем более его пытать вам следует.
Ведь если бог он, боли не почувствует.
Ну, что же, богом ведь и ты зовешь себя?
Так почему же и тебя не выпороть?
Совет отличный!
Тот же из обоих нас,
Кто первым перетрусит и вопить начнет
Под розгами, считай, что тот совсем не бог.
И мыслишь справедливо. Раздевайтесь же!
Как испытаешь нас, по справедливости?
Отменно! Буду бить поочередно.
Так.
Готовься!
Погляди же, и не двинусь я.
Ну, вот ударил.
Да ничуть, свидетель Зевс!
Теперь того ударю.
Ну, когда же ты?
Да я ж ударил!
Не сморгнул и глазом я.
Загадка! Этого опять попробую.
Чего же ты медлишь!
Ай-ай-ай!
Что, ай-ай-ай?
Задело за живое?
Когда ж Геракла празднества в Диомиях[361]
?Вот муж благочестивый!
Твой черед теперь.
Ой-ой!
Что, больно?
Всадников увидел я.
Чего ж ты плачешь?
Чеснока нанюхался.
Ни чуточки не режет?
Ни вот столечко!
Пора приняться сызнова за этого.
Ай! ай!
А что?
Занозу вынь, пожалуйста!
Ну и дела! Опять примусь за этого.
Великий Феб! Владыка Дельф и Делоса!
Отнюдь!
Мне просто ямбы Гиппонакта[362]
вспомнились.Не так сечешь. Под душку и в подвздошье бей!
Да, вижу.
Поворачивайся передом!
О Посейдон!
Что, больно?
Господин зыбей,
И скал эгейских, и седых глубин морских!
Клянусь Деметрой, разобрать не в силах я,
Кто бог из вас обоих. Так войдите в дом —
Пусть сам хозяин признает родню свою
Благая мысль. Досадно лишь, что этого
Ты не придумал прежде, чем избить меня.
Муза, к святым хороводам приблизься,
На голос приди и услышь
Песни зов!
Глянь на великие толпы народа.
Мудрость в них
И высокий разум.
Болтун, на губах у него
В щебете темном и злом
Варварскую песню
Тянет ласточка, гостья фракийских трущоб.
Под стать соловью она стонет и плачет
О том, что погибнет
Муж на жеребьевке.
Дело праздничного хора — город доброму учить[364]
И давать совет разумный. Вот и мы вам говорим:
Уравнять должны вы граждан, снять с души тревожный страх.
Если кто и поскользнулся в хитрой Фриниха сети,
Случай дайте им загладить стародавнюю вину.
Говорим еще: бесчестьем граждан нечего казнить.
Стыд и срам! Рабов, однажды лишь сражавшихся в бою,
Как платейцев благородных, вы подняли до господ.
(Впрочем, этого нимало не хотим мы осудить.
Нет же, хвалим, только это вы и сделали с умом.)
Все же тех, кто с вами рядом воевал не раз, не два,
Чьи отцы за город бились, кто вам кровная родня,
Нет, злопамятство оставьте, по природе вы мудры.
Всех, кто близок нам, кто в битву рядом с нами выйти рад,
С них бесчестие мы снимем, званье граждан возвратим,
А побрезгуете просьбой, чванно стороной пройдя,
Вас, родной доведших город до пучины черных бед,
Умными и мудрецами впредь не будем мы считать.
Если умен я и правильно вижу
Людскую судьбу и людской
Злой конец,
Вор негодный,
Всем надоевший,
Этот банщик проклятый,
Владыка золы,
Земли кимолийской, песка,
Щелочи, шаек, мочал
И грязных обмылков,
Не проживет уже долго. И вот почему:
Он мира не любит
И ходит с дубинкою всюду, чтоб одежек
Вор с него не сдернул.
Часто кажется, что город граждан и сынов своих,
Как старинную монету и сегодняшний чекан.
Настоящими деньгами, неподдельными ничуть,
Лучшими из самых лучших, знаменитыми везде
Среди эллинов и даже в дальней варварской стране,
С крепким правильным чеканом, с пробой верной, золотой
Мы не пользуемся вовсе. Деньги медные в ходу,
Дурно выбитые, наспех, дрянь и порча, без цены.
Так и граждан благородных, славных домом и умом,
Справедливых, безупречных, убеленных сединой,
Выросших в хорах, в палестрах, знающих кифарный строй,
Подлых и отродье подлых, ловких новичков из тех,